А может, в этот раз?

же чего-то ей недоставало, чтобы начать давно назревавшую интрижку. И вот откуда ни возьмись появляется бывший муж с новой женой, и она в мгновение ока превращается в вулкан страстей.

– Жаль, – пробормотала Кристина, откинув ногой скомканную простыню, – но я не могу насладиться ирони­ей ситуации в должной мере.

Однако опасность этой ситуации она видела более чем ясно. Перед ней открывался верный путь к тому, от чего она бежала шесть лет назад. В тот раз она ушла, потому что чувствовала, что сердце ее вот-вот разобьется, словно стек­лянный шар. Собрала чемодан, взяла половину их общих денег и ушла. Он заслуживал лучшей жизни, чем она могла дать ему. Он мог найти женщину, которая была бы хоро­шей хозяйкой и рожала ему детей, а не какую-то невроти­ческую особу, домашний телефон которой известен по меньшей мере пяти самым ярким кинозвездам, но которая при этом не способна родить ребенка.

И хотя Марина вряд ли сможет стать идеальной женой для Джо, у нее есть главное: молодость, а значит, она мо­жет рожать. Кристина вздохнула. Эта девочка, у которой на правой руке блестело золотое кольцо, не виновата в том, что судьба не слишком хорошо обошлась с ней, Кристиной. Вы же не возненавидите женщину за ее светлые волосы и голубые глаза. Тем более глупо злопыхать, если она может то, что вам недоступно.

И все же Кристине трудно было сохранять спокойствие. Слишком много лет она провела посещая чужие детские праздники, чужие крестины. Она отворачивалась, если за­мечала идущую по улице беременную женщину. Как бы там ни было, Марина была теперь миссис Мак-Марпи, а следо­вательно, рано или поздно должен был появиться ребенок. Кристина с болезненной ясностью представила, как Джо несет девушку на руках в постель, как накрывает ее тело своим, как переплетаются их руки и ноги…

Она резко поднялась с постели. Поеживаясь от холода, подошла к туалетному столику, на котором лежала стопка разноцветных папок. Если тебя что-то мучает, принимайся за работу. Давно уже она исповедовала этот жизненный принцип, и до сих пор он ее не подводил. Успех был сладок, Кристина знала это лучше многих, но заменить счастье он не мог.

И как ей ни нравилось, когда ее узнавали на улице, как ни приятно было давать автографы и получать лучшие столики в ресторане, она не могла сказать, что довольна жизнью.

Кристина взяла стопку папок и унесла с собой в по­стель, затем по цветам разложила их на простыне. Вырезки из сотен различных журналов и газет, и все расхваливают чудеса, творимые Кристиной Кэннон. Острый глаз Барба­ры Вальтер вкупе с нюхом на сенсации Дианы Соейр – вот вам портрет Кристины Кэннон, восходящей звезды гря­дущего телесезона!

«Абстрактная журналистика», – так однажды отозвал­ся о ней один из друзей.

Кристина не могла отрицать этого. Однако ей нрави­лось то, что она делала, она гордилась своими успехами и менялась в лице при малейшем критическом замечании в свой адрес. Но что-то постоянно подтачивало ее внутренний мир, как подземные толчки разрушают дом, вызывая в его стенах трещину за трещиной, и она даже отчасти была рада тому, что Джо не видит ее жалких усилий сохранить верность прежним идеалам.

Что осталось от ее мечты творить добро? Почти ничего. Разве в силах человек спасти мир или хотя бы кусочек мира? Лучшее, что вы можете сделать, это осветить дорогу идущим. Именно этим она и занималась.

Умиление толпы перед миром богачей так же старо, как мир. Наверное, еще во времена Цезаря и Клеопатры слуги собирались где-нибудь у фонтана посплетничать о том, что происходит в господской спальне. Кристина давала людям возможность сделать то, о чем они мечтали: заглянуть за бархатную портьеру и подсмотреть кусочек частной жизни знаменитостей! И, черт возьми, она вовсе не собиралась ни у кого просить прощения за то, что преуспела на этом по­прище!

Несколько лет она жила с мыслью о том, что может спасти мир. Они с Джо были из разряда убежденных оптимистов, которые видят несовершенство этого мира и все же не отказы­ваются от мысли сделать его лучше. Этот оптимизм они пронесли сквозь годы учебы, словно факел всепобеждающей юношеской мечты. Это наивное восприятие жизни она утрати­ла около семи лет назад, тогда же, когда и Джо.

После развода она уехала в Чикаго, подписав контракт с местной газетой на работу репортера. Пока она улаживала стычки между кинозвездами и их соседями, которым совсем не хотелось выставлять свои дома на всеобщий обзор, теле­геничная внешность Кристины и ее ум привлекли к ней внимание. Не успела она и глазом моргнуть, как ей предло­жили стать корреспондентом одной из местных развлекательных телепрограмм. Ее материалы, выполненные на со­временный лад – чуть иронично и с юмором, стали пользо­ваться у зрителей большой популярностью. После некоторых усилий с ее стороны, Кристину Кэннон приглашают рабо­тать на одной из самых известных телепрограмм в Лос-Анджелесе. Через несколько дней она стала так же знаменита, как и те, о ком делала передачи.

Она умела угадать, кто станет популярным, еще до того, как появлялись видимые признаки «звездности». У нее были свои люди на всех артистических тусовках в радиусе двух­сот миль, в том числе и в полиции – от Малибу до Сан-Диего. Конечно, никто не был застрахован от неудач, но она могла заметить промашку сразу, мгновенно прикинуть, какими новостями можно поживиться, и чувствовала фаль­шивку, даже если она была пущена в свет с ее, Кристины, благословения.

Но когда ты сидишь на той самой кровати, что некогда делила с бывшим мужем, который в это самое время спит в спальне через холл со своей молоденькой, новенькой, с иго­лочки, женой, трудно думать о чем-нибудь другом, кроме как о том, что ты спишь одна, а он – нет.

Все, что Марина знала о месте своего пребывания, так это то, что они сейчас в Нью- Джерси. Местность по ту сторону тоннеля, проложенного под Гудзоном, была ей со­вершенно незнакома. Она точно знала, что Нью-Джерси лежит к западу от Манхэттена, и, пожалуй, на этом ее познания в области местной географии заканчивались.

Если бы они остановились в Манхэттене, она непремен­но нашла бы способ вернуться домой. Но увы, муж ее, может, и чудовище, но уж точно не дурак. Он сразу понял, что ее первая попытка к бегству далеко не последняя, и во избежание неприятностей поехал с ней куда-то к черту на кулички.

Вид нескончаемой трассы посреди пустыни вселял в нее отчаяние. Ей хотелось плакать. Но она твердо решила дер­жаться. Она и так часто распускала перед ним нюни, и все зря. Слезы были мощным оружием, и Марина мудро реши­ла не пускать их в ход, пока не будет уверена, что они произведут нужный эффект.

И все же помимо воли слезы затуманивали взгляд, и она отчаянно заморгала, не давая им пролиться. За каких-то два года жизнь ее резко изменилась.

Мать Марины погибла, отец воевал с ветряными мель­ницами, как тот доблестный рыцарь, который не мог по­нять, что мир уже не тот и не нуждается более в его благородстве. Никто на свете не понимал той тоски, что терзала ее сердце, тоски по дому, по родине, по человеку, с которым могла бы быть вместе. Она думала, что, вернув­шись туда, где родился ее отец, сможет найти себя и свое место в жизни, но и тут потерпела неудачу.

Наконец она встретила Зи. В нем воплощались лучшие качества мужчины: сила, мужество, преданность делу, ко­торое он ставил превыше всего и которое скоро стало и ее делом.

И еще он любил ее. Простую, ничем не примечательную девушку. Он угадал в ней главное – стойкую волю бойца и нежное сердце женщины.

За то время, что Марина провела с Зи, он не допустил ни единой ошибки. Ни в чем. Для него образ мыслей отца Марины, воспитанного по советским законам, был непри­емлем. Не для него был и путь, пройденный его, Зи, праде­дом, считавшим, что народ должен преклонять колени перед смертным только потому, что этот человек называет себя королем.

– Твой отец был рожден со скипетром в руке, – говорил Зи, и красивые губы его сжимались в тонкую гнев­ную линию. – Потребность распоряжаться судьбами лю­дей у него в крови. Мы боремся за тех, кто бессилен.

Марина не вполне понимала, что стоит за этим его вы­сказыванием, но Зи умел быть убедительным, и она любила его сильнее, чем что-либо или кого-либо в своей жизни.

Марина приподняла голову, взглянув на мужчину, кото­рый спал на груде одеял возле двери. Он не был ее мужем, он был ее тюремщиком, удерживающим ее рядом с собой помимо ее воли. Он был предан отцу Марины, но скоро он поймет, что с ней ему тоже придется считаться.

Джо проснулся на рассвете, ощущая ломоту во всем теле. В то время как Марина спала крепким молодым сном на двуспальной кровати, он, словно пес, приютился на ков­рике у двери, использовав