спрашиваю, жертвы антабуса! И я, бросив гитару, полез через чьи-то ноги к этой рыжей женщине, потому что не мог я больше жить без нее ни минуты…
Вася в ослепительном костюме уплыл куда-то влево, оставив легкое недоумение на тему — «откуда он здесь». Стоящая рядом с ним женщина уплыла куда-то вправо, оставив легкое недовольство на тему — «я тут живу». И я остался один на один с Грустной Лисой, и мы взлетели над перистыми облаками, и рухнули в звенящую тишину… Мы были одни, несмотря на веселящееся вокруг собрание конченых алкоголиков. Я плыл с ней по воздуху как раскаявшийся вампир.
— Хочешь, я спою тебе песню, Лиса? — спросил я.
Рыжие глаза с искрами вокруг зрачков, рыжие волосы водопадом, свитер пушистый, как первый снег — я умирал от ее грусти, как собака. Если б я мог выть — я бы завыл.
— Хочу… — она сказала это так, словно я улетал навсегда. И я запел.
— Старик, по этому поводу давай выпьем, — и Вася стал срывать ножом пробку с бутылки.
Я смотрел через весь стол в глаза Грустной Лисы и мысленно стонал. По причине ужасной тесноты, ее примостили на табуреточке напротив и она кое-как там пыталась поудобнее устроится.
— Ты что это в таком костюме?
— А-а, — махнул рукой Вася — Светка выгнала.
— Ну это понятно, но костюм-то зачем?
— В этот раз она меня выгнала с вещами. А это, Алкаш, один из моих свадебных костюмов и я его только раз и надевал. Просто я оставил вещи у балбеса одного, а самое ценное надел на себя. А кольцо сегодня у метро скупщику сдал. Так что на первые три дня деньги у меня есть.
— Светка тебя убьет.
— Не убьет. Это ее кольцо — она ж его не носит. Решит — потеряла. А потом я ей еще куплю. Два. На всякий случай.
— А если не примет?
— Слушай, ну к чему эта лирика! Примет — не примет… Мне ж цены нет!
— Это точно. Давай!
Мы выпили, но у меня уже не было прежней гармонии, с которой начался вечер. Я все смотрел на Лису и мысленно стонал.
— А ты как сюда попал, — спросил я Васю.
— Что я твой голос не знаю, что ли…
— А как тебя пустили?
— Я Ирку, хозяйку знаю. Мы с ней вместе работали. Я вообще тут все общежитие знаю. Да если бы и не знал — не велика беда. Мне ж цены нет. Господа! — Вася встал, в своем ослепительном свадебном костюме. — Давайте выпьем за дам!
Я невольно закрыл глаза. Дальше я все знал — сейчас Вася начнет блистать всем, чем только может, имея в виду конкретную даму. Похоже, это была хозяйка. Я вполуха слушал витиеватый тост, прерываемый смехом, большей частью женским и аплодисментами.
Рыжее облако напротив, слышишь ли ты меня? Я смотрел на нее, я смотрел, как колышется едва заметно ее грудь, когда она смеется, как бесконечно красивы ее пальцы, которыми она держала пластмассовый стаканчик, как откидывает она назад свои роскошные волосы. Даже смеясь, она была грустной, и от этого неожиданного открытия я чувствовал себя еще более одиноко, чем обычно. Когда в очередной раз ее взгляд остановился на мне, я улыбнулся и показал ей зажигалку. Она просто кивнула и стала пробираться через колени, стаканы и руки.
…Карат не захотел остаться в комнате — он тоже пошел с нами. В коридоре было темно, только где-то далеко мутно маячил желтый свет.
— Пойдем туда же?
Она кивнула.
— А еще лучше — полезли на крышу!
Она кивнула.
— Только там холодно.
Она не спросила — зачем, она не сказала, что там нечего делать, она не делала никаких поз — она просто не хотела мерзнуть.
— Сейчас! — Я улетел и прилетел через минуту со своей курткой.
…Мы поднялись по железной — в два пролета— лестнице и через очень низкую — по плечи — дверь вышли на крышу. Карат посмотрел на нас снизу, высунув язык, и решительно полез следом. Наверху был легкий ветер, влажная тишина, холодный блеск, капли воды, запах потревоженной дождем крыши и мрачные силуэты антенн. Плоская кровля исчезала в темноте. Карат рванул, услышав легкий живой звук крыльев какой-то птицы. Он исчез, как мохнатая молния…
Я развернул куртку, накинул ей на плечи.
