героическое преклонение меньше чем за час. Теллеридж говорил, что ты не можешь на нас воздействовать своей магией.
– Это не магия, – ответил Таер. – Колларн любит музыку, и это для него самое важное, чем все несчастья мира. Я просто ему показал, что тоже люблю музыку.
– А как же остальные? – спросила она. – Воробышки бегают за тобой, как потерянные щенки.
– Я люблю людей, – пожал плечами Таер. – Я думаю, что большинство из них не имели счастья общаться с кем-нибудь, кто их любит.
Она неожиданно рассмеялась, но в ее смехе почему-то нотки счастья не звучали.
– Мастера очень озадачены тем, что ты забрал у них контроль над Воробышками. Будь осторожен.
Она повернула голову к нему, и он увидел на ее подбородке кровоподтек.
– Кто тебя обидел? – спросил он.
Она взяла подушку и принялась распрямлять бахрому.
– Один из мастеров сказал Кисселу, что они беспокоятся из-за того, что Колларн проводит слишком много времени за пределами Гнезда, и велели сделать тому внушение, напомнив, что нужно быть преданным. А Кисел отказался. Он заявил, что ты не одобришь, если он будет придираться к более слабому.
Таер перестал играть.
– Я не предполагал, что это могло прийти ему в голову… Расскажи мне об этом подробнее. Эллеванал сохрани меня от честных дураков. Почему они не могли обратиться к Тоарсену?
Мирцерия уставилась на Таера, ее руки тоже застыли.
– Ты сделал это нарочно, не так ли? Еще месяц назад Кисел был бы счастлив угодить мастерам и нагнать страху на других Воробышков. Как ты это сделал?
Таер торжественно взял несколько аккордов траурной мелодии, которую наиграл ему Колларн – на лютне мелодия звучала необычно странно.
– Они пытаются разрушить личности этих ребят, – наконец ответил он, – превратить их в нечто менее значительное, чем они могли бы стать на самом деле.
Он был уверен, что она была шпионкой Теллериджа, и это, естественно, было так… но его инстинкты подсказывали, что ей надо совсем чуть-чуть, чтобы отвернуться от мастеров Пути. Ему следовало просто подобрать правильные слова.
Он сыграл еще несколько тактов.
– Что происходит с теми, кто не играет в их маленькую игру, Мирцерия? Парни типа Колларна, которые никогда не согласятся исполнить наказание, назначенное мастерами Пути? Или такие, как Кисел, которые вдруг обнаружили, что чувствуют себя лучше, когда слабых защищают, а не причиняют им боль, как это они обычно делали раньше?
Она ничего не ответила.
– Хищников не так много, как должно было бы быть, – тихо сказал он, – относительно числа Воробышков.
– Вот так они продвигаются вперед по Пути, – прошептала она. – Парням, которые хотели бы стать Хищниками, даруют имена других парней… таких, как Колларн. Они должны принести доказательство, что они убили носителя этого имени. После этого они – Хищники.
Она отложила подушку в сторону.
– Как ты это делаешь? – опять спросила она. – Если бы они знали, что я тебе рассказала, они бы меня убили.
– Ты знаешь, что это плохо, – ответил он. – Ты знаешь, что их надо остановить.
– Кто это сделает? – Ее скептицизм воспламенился от ярости. – Ты? Я? Ты узник, и полностью в их власти, Таер из Редерна. Ты умрешь, как они это проделывают со всеми, в конце года. И я такая же узница, как и ты.
– Зло всегда должно быть побеждено, – сказал Таер. – Если ты не сражаешься, значит, ты часть этого зла.
Она поднялась с кровати и не спеша направилась к двери.
– Ты ничего не знаешь о том, с чем столкнулся, иначе ты не был бы так самонадеян, Бард.
Она крепко прикрыла за собой дверь.
«Н-да-а, – подумал Таер, – непредвиденный поступок». Шлюхи рано запоминают: выживать – означает, что они вынуждены позаботиться о себе сами. Мирцерия очень долго работала проституткой, но она рассуждала совсем не так, как они, которые не думали ни о ком, кроме себя.
Она думала о тех мальчиках. Она не была счастлива от этого, но она действительно о них заботилась.
Таер хлопнул по плечу одного из тощих Воробышков-первокурсников, когда у того в конце концов получилось движение, которому учил его Тоарсен в течение нескольких дней сражений.
– Строевые учения! – объявил Таер. Раздались стоны и нерешительные протесты, но все построились в три изогнутые шеренги. Но под его молчаливым неодобрительным взглядом линии выровнялись.
– Начали! – объявил он и стал отрабатывать приемы вместе со всеми. Эта муштра являлась основой фехтования. Если человеку приходилось думать и о своем теле, и о том, как управлять мечом, он оказывался слишком медлительным, чтобы себя защитить. Строевые учения приучали тело получать информацию глазами и ушами, оставляя уму планировать лучшую стратегию, а не просто отреагировать на
