следователю?
Мильфорд сделал протестующий жест.
— Но как же я мог подойти к полицейскому с подобным рассказом? Подумали бы, что я сошел с ума. Кроме того, я до такой степени ошалел, что сам не знал, как мне поступить. Я боялся также, что если узнают, что я приходил к хозяину накануне вечером, то могут подумать, что я причастен к этому делу…
— Что же вы сделали? — мягко спросил судья.
— Я возвратился на Смис-стрит и полагал, что с этим делом уже покончено. Прежде всего мне захотелось повидаться с мистером Бертоном: но я вспомнил, что он собирался в «Аштон». Я был совершенно уверен, что моего хозяина убил кто-нибудь из той санта-луккской шайки, о которой он мне говорил. Возможно,
В голосе Мильфорда послышались рыдания, но он спокойно вытер рукой глаза. Как мог Прадо, один из отъявленнейших негодяев Южной Америки, внушить к себе такую искреннюю привязанность, это остается для меня и по сию пору загадкой.
— У меня было всего-навсего две приметы, — продолжал он свое показание, — я знал, что убийца иностранец, и догадывался, что он находится где-то поблизости. Мистер Норскотт был не из тех людей, которые дают себя убить без сопротивления, и я слышал, как в толпе говорили о кровавых пятнах на лестнице. Поэтому я решил, что убийца, наверное, валяется где-нибудь в окрестности. В том квартале много домов, куда впустят человека без всяких расспросов, лишь бы он хорошо заплатил. Только счастливый случай, сэр, не что иное, как счастливый случай, навел меня на правильный след. Целых три дня я рыскал по всем окрестностям, но ничего не узнал нового, кроме того, что уже знала полиция. Вчера вечером, около восьми часов, я стоял на улице перед Док'ярд-Армс, когда мальчишка- газетчик пробежал мимо меня. Я купил газету, и мне сразу бросилось в глаза известие об аресте мистера Бертона. Я даже и не знал еще, что полиция уже открыла, что убитый был мистер Норскотт. Я был до того расстроен, сэр, что зашел в трактир выпить рюмку коньяку, и все думал о происшедшем. И вот сижу я так, а в это время входят в бар два человека и садятся неподалеку. Я слушаю, о чем они толкуют, и вдруг, сэр, меня словно обухом хватило…
— Ну? — сказал судья, — ну и что же?
— Один из них, сэр, говорил другому о каком-то квартиранте, который лежит больной у него на квартире.
— Видите ли, его ранили на улице, — сообщал этот человек, — и я не хочу поднимать шума, пока он еще может платить.
Когда я услыхал эти слова, сэр, я чуть не подпрыгнул на стуле. Что-то подсказывало мне, что речь идет об убийце моего хозяина. Я просидел, пока они не кончили пить, а затем прокрался за ними. Они разошлись в разные стороны. Тот, который был мне нужен, свернул к реке. Он был порядком выпивши, и его нетрудно было выследить. Он прошел всю улицу до Шадуэлл и завернул в какое-то полуразрушенное одноэтажное строение, похожее на развалины старого амбара…
— Который был тогда час?
— Около половины одиннадцатого. Я знаю, что часы били ровно одиннадцать, когда я добрался до угла Ист-стрит…
— Вы сейчас же повернули обратно?
— Да, сэр. Я решил, что не стоило идти одному в этот дом. Надо было найти кого-нибудь, кто бы мог помочь и в случае чего быть свидетелем. Мужчина в трактире, между прочим, упомянул имя какого-то Мерилля, учителя Мерилля, о котором я слышал разговоры в гостинице на Смис- стрит. Я решил пойти к нему…
— В Ист-Энде, кажется, все до одного знают учителя Мерилля, — перебил его судья.
— Да, можно сказать, почти все. Даже в такой поздний час было довольно легко узнать, где он живет. Я пришел к нему на квартиру, и, несмотря на поздний час, он сам спустился и открыл мне дверь. Я ведь вытащил его из постели, а он и не подумал сердиться. Я сказал ему, что дело идет о жизни и смерти, и передал всю историю с начала до конца. Он задал мне несколько вопросов и поверил, что я говорю правду. Я подождал, может быть, десять минут, пока он оделся, и мы вышли вместе. Не прошли мы и половины дороги, как он остановился и постучал в один дом, сказав мне, что мы возьмем с собой доктора Роббинса. Доктор Роббинс еще не спал. Мистер Мерилль рассказал ему, в чем дело, и он тотчас же пошел с нами. Мы дошли до амбара, когда часы пробили половину второго, и доктор постучал в дверь. Ответа не было, тогда он постучал еще сильнее. Наконец дверь стала медленно отворяться, и человек, которого я проследил, высунул в нее голову. Кажется, он был еще пьян, но доктор не обратил на это никакого внимания. Он только широко раскрыл дверь и схватил пьяного за плечо.
— Послушайте, — сказал он. — Я врач и пришел навестить вашего квартиранта. Если вы начнете скандалить, мы пошлем за полицией.
Эти слова оказали желанное действие. Как только тот услышал слово «полиция», он съежился, словно его поколотили, затем начал выть, говоря, что он ничего дурного не делал, и ничего не знал про этого квартиранта. — «Никто вас не обвиняет, — сказал доктор. — Проводите нас к нему, да поскорее». Тогда, сэр, он ввел нас в комнату. Было в ней темно, но у доктора оказался маленький карманный фонарь; он зажег его, и мы увидели лежащего в углу, на куче лохмотьев человека. Он стонал так, что страшно было слушать. Доктор подошел к нему и осмотрел, не говоря ни слова. Затем он вынул из кармана записную книжку, что-то написал на одной из страниц; вырвал ее и сказал мне, чтобы я сходил к нему на квартиру и принес все, что он записал на листке…
— А что делал пьяный? — спросил судья.
— Он стоял в углу, сэр, и что-то ворчал про себя. Никто не обращал на него внимания…
— Вы же пошли в докторский дом и получили все, что ему было нужно?
— Да, сэр. Я возвратился не позже чем через час. Мистер Мерилль впустил меня, и я увидел, что все было немного приведено в порядок. Больной перестал стонать, но был очень плох. Доктор делал ему перевязку: я увидел, что он был весь изрезан.
— Он был в сознании?
— Кажется, не вполне, сэр. Он говорил на ломаном английском языке и нес какую-то чепуху. Доктор дал ему какого-то лекарства, и оно словно успокоило его. Во всяком случае он затих. Доктор продолжал обмывать и перевязывать его раны и сказал, что перед смертью он, вероятно, еще придет в себя…
— В котором часу это было? — спросил судья.
— Около трех четвертей третьего, сэр, думается мне. Во всяком случае, я знаю только, что несколько позже уже начало светать. Итак, мы оставались там все втроем, сидя на подоконнике или на скамье, стоящей у стены, и следили за раненым. Мы боялись выйти из комнаты, так как доктор говорил, что больной может проснуться каждую минуту, — а это была единственная возможность узнать от него что-нибудь про убийство. Пока мы ждали его пробуждения, я рассказал доктору всю историю, как я рассказал ее мистеру Мериллю…
— Где же был в это время хозяин дома?
— Он спал в соседней комнате. Они положили его там, когда я уходил. Кажется, он был слишком пьян, чтобы о чем-либо беспокоиться…
— Хорошо. Продолжайте! — сказал судья.
— Так вот, сэр, когда мы так сидели и беседовали, раненый вдруг сильно застонал и открыл глаза. Доктор сейчас же подошел к нему; в стакане было приготовлено лекарство; обняв больного, доктор приподнял его и заставил проглотить немного этого лекарства. Казалось, ему сейчас же стало легче, так как он отклонился назад и посмотрел вокруг, как будто приходя в сознание.
— Кто вы такой? — спросил он.
