– Вы считаете, что после «Нюрнбергского закона» и «Хрустальной ночи» я должен их любить?
Н-да. Привычка отвечать вопросом на вопрос – это явно национальное. Попробуем говорить в его манере.
– Если я вам скажу, что война между Советским Союзом и фашистской коалицией, в состав которой войдет и Великобритания, неминуемо будет в этом году, вы мне поверите?
Задумался. Аккуратно трогает стакан и, убедившись, что чай уже немного остыл, делает несколько глотков. Ставит стакан и смотрит прямо мне в глаза.
– Теперь я, кажется, начинаю понимать эту «странную войну» без единого выстрела за полгода. Как давно они подписали сепаратный договор?
– Точно не знаю. Но сейчас это уже не самое важное. Вы приняли решение?
Взгляд опять становится задумчивым.
– Каковы условия вашей дружбы?
– У дружбы не бывает условий. Некоторые пожелания – да. Но никак не условия.
Взгляд уважительный и любопытный одновременно.
– Хорошо. Тогда каковы пожелания?
– У вашего будущего государства религия должна быть лишена какого-либо влияния на правительство.
Я отлично знаю ситуацию с ортодоксами в том Израиле. Писал как-то аналитическую записку во время учебы в ФСБ. И мне очень не хочется повторения такого в этом мире.
Большое удивление и задумчивость в глазах.
– Я не могу гарантировать этого. Попытаться, приложить все возможные усилия, убедить кого только можно, но не гарантировать.
– Стопроцентные гарантии дают только Господь Бог и «Госстрах», – вспомнил я древний анекдот из того мира. – В первого я не верю, а вторая организация, боюсь, не занимается подобными проблемами. Меня вполне устроит ваше желание пойти мне навстречу в этом вопросе.
– Какие еще будут пожелания?
Теперь задумался я. Какое мне еще сделать предложение? С другой стороны, меньше запрашиваешь – больше получаешь.
– Собственно говоря, все.
Очень большое удивление.
– И вы не будете требовать, чтобы наше государство было именно социалистическим? Чтобы немедленно после создания мы подписали с Советским Союзом договор о вечной дружбе и военном сотрудничестве? Вас устроит капитализм у нас?
Н-да, вполне прогнозируемо. Хорошо, что эти вопросы я заранее обсудил со Сталиным. Нас вполне устроят крепкие экономические узы.
– На первый вопрос скажу – да, не будем требовать. Договор, как мне кажется, вы сами нам предложите. Капитализм? Лишь бы вы смогли его хорошо контролировать.
– И не будете препятствовать выезду евреев в будущий Израиль?
Он все еще не мог поверить.
– Не будем. Вот это я точно могу гарантировать. «Весь вопрос, захотят ли они? – подумал я. – Умные – вряд ли. Уровень жизни и возможности у нас в Союзе явно будут выше. А умных среди евреев, надо признать, довольно много».
Менахем Бегин некоторое время размышлял, затем встал и протянул мне руку. Наше пожатие было обоюдно крепким. Но до конца он все-таки еще не поверил.
– Мы должны как-то закрепить нашу дружбу? – Он изобразил рукой нечто, напоминающее подпись.
– Обязательно! – тут же отреагировал я. – Надеюсь, вы не откажетесь от рюмки хорошего коньяка?
Срочную сводку радиоперехвата мне принесли прямо на трибуну Мавзолея. Хорошо, что парад со злополучным, вызвавшим столько споров на позавчерашнем совещании, танком уже закончился, и шла демонстрация. Не надо было держать руку у виска, отдавая честь проходящим мимо трибуны подразделениям Советской армии.
Н-да, очередное расширенное совещание ГКО в понедельник двадцать девятого апреля. Пришлось тогда основательно разругаться с Ворошиловым.
– Климент Ефремович, ну как вы не понимаете, что этот эпизод послужит отличной дезинформацией противника о нашей боеготовности?
– Мы не имеем права обманывать советский народ. Ведь наши люди могут подумать, что наша армия действительно слаба, – настаивал на своем министр обороны.
– Ничего, через три недели все убедятся в истинной силе наших войск. А кому надо, тот и так о мощи советской армии все знает. Товарищ маршал, эта война нужна нам сейчас, как воздух, чтобы дышать!
Ошарашенный моим заявлением Ворошилов замолчал. Зато заговорил Берия.
– Ты, Синельников, говори, да не заговаривайся!
– Я, Лаврентий Павлович, может быть и не совсем правильно выразился, но ведь вы не будете отрицать, что война Советского Союза с фашистской коалицией неминуема?
Сталин сидел на своем месте во главе большого стола для совещаний, курил свою трубку и молчал. Лицо его было непроницаемо.
– Война, конечно, будет, но почему ты считаешь, что она нужна советскому народу?
– Нашему народу она совершенно не нужна. Но раз ее все равно не избежать, то она должна быть именно сейчас. С каждым днем враг становится сильнее, а значит, возрастут и наши потери в этой войне. Чем дальше, тем все труднее становится сохранить секретность наличия у нас новой техники и степень подготовки наших войск. Немецкие генералы уже затылки чешут, почему их самолеты-разведчики не только не возвращаются с нашей территории, но даже по радио ничего сообщить не успевают.
Тут постарался новый начальник войск ПВО Покрышкин. Его произвели в генерал-лейтенанты прямо из капитана, которого он вполне заслуженно получил на последней переаттестации. По предложению Александра были созданы специальные группы перехватчиков из лучших асов ВВС. В сотне километров от границы днем и ночью посменно барражировали Ту-4М с мощными радиолокаторами на борту, этакое подобие «аваксов» того мира, не очень совершенное, но, тем не менее, довольно эффективное средство обнаружения самолетов противника. С высоты восемь тысяч метров дальность обнаружения цели достигала почти четырехсот километров. Перехватчики взлетали одновременно с самолетом-постановщиком помех. Как только разведчик врага залетал на полсотни километров в глубь нашей территории, тут же включалось глушение всех возможных вражеских диапазонов радиосвязи. Звено новых «Яков» с легкостью принуждало вражеский самолет сесть на наш аэродром или, если экипаж противника был очень несговорчивым, сбивало его на месте обнаружения. На вопросы сопредельной стороны, не залетал ли к нам случайно их якобы заплутавший рейсовик, наши дипломаты вежливо и непринужденно заявляли, что ничего об этом не знают.
– Исходя из всего, мною сказанного, – продолжил я убеждать присутствующих на совещании, – пусть лучше эта война будет именно сейчас, когда мы к ней более-менее готовы и знаем основные планы противника.
Распечатки «Барбароссы» легли на стол Сталина еще в начале марта.
– Так значит, ты не за саму войну, а только за момент ее начала? – дошло наконец-то до Ворошилова. – Именно поэтому тебе так нужен этот танк?
– Конечно, Климент Ефремович, вы, как всегда, все правильно понимаете, – решил я польстить маршалу.
Сталин хмыкнул в усы, но промолчал. В том, что Иосиф Виссарионович сразу понял все правильно, у меня не было и тени сомнения. Вот только почему он не прервал эту перебранку сразу?
Стройные ряды воинов, марширующих мимо трибун, смотрелись красиво и даже немного грозно.
