(Второе бюро Генштаба (Deuxieme Bureau) – французская контрразведка) и Сюрте насьональ (Сюрте насьональ (Surete Nationale) – Главное управление национальной безопасности МВД Франции) с большим энтузиазмом занялись арестами коллаборационистов.
Речь де Голля по радио и телевидению была произнесена уже на следующее утро двадцать третьего июня. Первое, что заявил новый лидер La Belle France, – это то, что «Третья Республика» немедленно выходит из состава фашистской коалиции:
«Я, с полным сознанием долга, выступаю от имени всей Франции. Законность власти основывается на тех чувствах, которые она вдохновляет, на ее способности обеспечить национальное единство и преемственность, когда родина в опасности. Вот почему я призываю всех французов объединиться вокруг меня во имя действия, самопожертвования и надежды вернуть былое величие нашей страны».
Потом де Голль говорил о немедленном прекращении любых военных действий против Советского Союза, призывал понять, что колониальная система современного мира устарела и о своей, как руководителя великой державы, поддержке Московской Хартии. Особо полковник подчеркнул, что мир с Советским Союзом – это не сепаратный мир, который Даладье заключил с Гитлером, а равноправный мир двух дружественных народов.
Одновременно дипломаты утрясали последние неясности в договоре о дружбе между нашими странами.
– Мы не будем немедленно объявлять войну членам фашистской коалиции, – сказал полковник, – но о какой-либо поддержке со стороны «Третьей Республики» они могут забыть.
Но в то же время на севере Франции уже готовились аэродромы для трех эскадрилий Ту-4 и двух полков Як-3 для прикрытия ракетоносцев. Готовился первый этап морской блокады Британии. Ла-Манш для англичан скоро станет несудоходным.
А к границе с фашистской Германией начали стягиваться войска, ни в коем случае не пересекая ее.
Маленький госпиталь организовали прямо в помещениях одной из лабораторий НИИ, на котором базировался проект «Зверь». Бригада хирургов из Военно-медицинской академии Санкт-Петербурга, оперативно доставленная вертолетом, работала уже третий час. Викентьев курил почти без перерыва, выкидывая догоревшие почти до фильтра сигареты в настежь открытое окно импровизированной предоперационной. Ребята от него не очень-то и отставали. Ольга с размазанной по лицу тушью вперемешку с неуспевающими высыхать слезами периодически вставала со стула и отбирала сигарету у кого-нибудь из только что закуривших. Каждый раз, как открывалась дверь в операционную, все пытались издали заглянуть в нее. Но бдительная дородная женщина в белом халате, которая прилетела с хирургами на том же вертолете, не давала даже приблизиться к двери. Всем хватало одного только ее взгляда, чтобы тут же вернуться к отведенному им месту у окна. На широком подоконнике были навалены принесенные кем-то из спецназовцев несколько пайков в пластиковой упаковке и пластиковые же бутылки с питьевой водой. Еду никто не тронул, а вот воду через короткие перерывы прямо из горлышка жадно хлебали все.
Когда из открывшейся двери операционной потянулись хирурги с унылыми лицами, на ходу сдирая перчатки, Ольга опять в голос заревела. Викентьев, несмотря на очередной неодобрительный взгляд дородной женщины, резким движением ринулся к первому вышедшему. Судя по всему, он был старшим среди медиков.
– Ну, что?
Хирург молча выдернул из пальцев директора проекта только что прикуренную сигарету, жадно затянулся, выкурил ее буквально в три затяжки и выплюнул тут же на относительно чистый пол предоперационной.
– Ничего хорошего. Судя по осколкам, это была РГД-5. Разрыв был очень близким. Осколки порвали весь кишечник, правое легкое. Один засел в позвоночнике. Трогать там сейчас бессмысленно. Большая кровопотеря, хотя это как раз легко восполнили. Что могли – зашили. Но… В общем, все бессмысленно. С такими травмами не живут даже молодые, а уж он…
– Сколько? – спросил, придвигаясь к хирургу, Дмитрий.
– Что сколько? – удивился уставший – это было хорошо заметно – врач.
– Сколько ему осталось? – повторил вопрос Горин.
Хирург на секунду задумался и тут же ответил:
– Мало. Очень мало. У него хорошее сердце. Только поэтому он еще жив. Но… В общем, часы. Может быть сутки. Но это, увы, вряд ли.
– Юрь Саныч, – Дмитрий решительно повернулся к Викентьеву, – надо десантировать!
– Что? – оторопевший врач широко раскрытыми глазами смотрел на Малышева.
– Заткнись, – коротко и зло бросил подполковник. Потом посмотрел на ничего не понимающего хирурга и громко скомандовал: – Всем покинуть помещение!
Когда в предоперационной осталось только значительно поредевшее руководство «Зверя», Викентьев повернулся к Горину.
– Думай, когда, что и где говоришь.
– Он не прав, что сказал это при посторонних, – вступился за друга Николай. – Но, по сути… Я согласен.
– Если бы все зависело только от нашего желания… Нас с Коганом давно уже ознакомили с приказом президента. «Категорический запрет передачи на ту сторону теоретической и технической информации по проекту «Зверь» и использование в качестве доноров лиц, к этой информации допущенных», – процитировал по памяти подполковник.
– Юрий Александрович, но он же умрет! – почти закричала Ольга, показывая рукой на дверь операционной.
Викентьев уныло посмотрел в ту сторону. Потом задумался и вдруг усмехнулся:
– Уже!
– Что, уже? – не поняла Зосницкая.
– Уже умер! Повторяю: для всех он, – подполковник точно так же, как перед этим Ольга, показал рукой на дверь операционной, – уже умер. Ну что стоите, как соляные столбы, – прикрикнул Викентьев на начинающих въезжать друзей, – бегом за портативкой!
– Портативным комплектом пробоя будем работать? – удивился Дмитрий, поглаживая залепленную пластырем щеку. – Он же, последний из собранных, не оттестирован до конца еще!
– А что ты предлагаешь, везти полковника на каталке через все здание к спецлаборатории? Чтобы завтра наверх доложили, что я намеренно нарушил приказ президента страны? Как ты думаешь, сколько я после этого проживу? Хочешь Катерину вдовой сделать? Да и вы сами после этого рассчитываете на свободе остаться?
Директор сыпал на Горина вопросы, как гвозди забивал.
– Да, действительно… – уныло протянул Дима.
– Все, ребята. Встряхнулись и работаем! – Голосу Викентьева сейчас был негромкий, но уверенный и спокойный. Как будто и не было всех этих последних очень напряженных, выматывающих дней и сегодняшнего боя с последующим ожиданием результатов операции.
В двери показался спецназовец.
– Товарищ подполковник. Код «Воздух»! Приказ о немедленной эвакуации!
– Понятно. Приступайте, – распорядился директор проекта и, повернувшись к Дмитрию с Малышевым, рявкнул: – Ну, чего встали? Бегом за аппаратурой!
Через каких-то двадцать минут все было готово. Простыни, до того закрывавшие сдвинутую в спешке в угол импровизированной операционной лабораторную мебель, валялись на полу. На двух столах, придвинутых к операционному, ребята сноровисто смонтировали портативную установку пробоя и подключили компьютеры. Дмитрий с Николаем быстро, но без суеты, уже что-то набирали на клавиатурах двух ноутбуков.
