В. В. Маяковскому в Берлин (Париж, 14 апреля 1924)
Мой родной маленький щенятик и Волосит! Страшная беда: твою телеграмму о том, что выезжаешь — получила в один день с английской вшой! Не могу не поехать на несколько дней в Лондон, мама все время хворает и умоляет приехать. Могу выехать только послезавтра из-за визных и одежных дел.
Париж надоел до бесчувствия! В Лондон зверски не хочется!
Соскучилась по тебе!!!
Ты не знаешь до чего обидно было возвращаться с английской границы. У меня всяческие предположения на этот счет, о кот. расскажу тебе лично. Как ни странно, но мне кажется что меня не впустили из-за тебя.
Я нисколько не похудела, слишком вкусно кормят! Хочется знать, как поживает твое пузо.
Еще одно горе: мне подарили было щенка! (Посылаю тебе фотографии его матери en face и в профиль.) Но теперь оказывается, что в Англию ввоз собак запрещен! Кроме того, все советуют купить в Англии, потому что там их родина (басаврю-ков) и есть из чего выбирать. Так что жди нас вдвоем!
Я люблю тебя и ужасно хочу видеть.
Целую все лапки и переносики и морду.
В. В. Маяковскому (Лубянский проезд, 19 ноября 1924)
Волосик, ужасно обрадовалась письму, а то уж я думала, что ты решил разлюбить и забыть меня.
Что делать? Не могу бросить A. M. пока он в тюрьме.[60] Стыдно! Так стыдно как никогда в жизни. Поставь себя на мое место. Не могу. Умереть — легче.
Много бываю в городе. Живу у тебя. Когда говорю — дома, сама не понимаю где. Люблю, скучаю, хочу к тебе.
У Скотика чума. Смотреть нельзя без слез. Боюсь, не умер бы.
Твои здоровы. У Люды роман и она счастлива. Ксаночка ревнует меня к Кольке — я для него замты.
Бескин меня любит. Моссельпром переименован в Моссельбрик или Осельпром…
Куда ты поедешь? Один? В Мексику? Шерсть клочьями? Достань для меня мексиканскую визу — поедем весной вместе. (И Оську возьмем?)
Впрочем, делай как хочешь, а мы без тебя соскучились.
Целую твою щенячью мордочку.
В. В. Маяковскому в Париж (Москва, 8 декабря 1924)
Милый мой, родной Волосит, я всё еще в Сокольниках. Сегодня Альтер привез мне доберман-пинчера, сучку. Ужасно веселая и умная — будет сторожить нас. Ее хозяев уплотнили и им пришлось ее отдать. Я ее уже люблю, но Скотика никогда не забуду.
Леф уже почти закрыли — даже набранный № запрещают печатать. Так что я с него ничего за «Ленина» не получила…
С шубкой 22 несчастья: не так положили ворс и, когда я в первый раз надела ее, то вызвала в трамвае бурные восторги своими голыми коленками, а домой пришла в платье, обернутом как кашне вокруг шеи! Опять приходится переделывать.
Скажи Эличке, что она написала мне возмутительно-неподробное письмо: какое Тамара дала ей кружево? Какая новая шуба? Что ты сшил и купил себе? и т. д…
Рада, что ты веселишься, было бы хорошо, если бы тебе удалось проехать в Америку.
Осик работает и шляется. Левочка[61] целый день в коопиздате (!) и вечером на рандевушечке. Малочка[62] звонит по телефону; от Гиза отказался. Кольку[63] я терпеть не могу. Ксана больна какой то женской болезнью. Все остальные арапы — на местах (в Водопьяном). Вчера Альтер, Коля и Крученых до 7 ч. утра играли в покер с рестом; Круч два раза бегал на 7-ой этаж за деньгами.
Жаль, что не пишешь мне.
Как ты причесан?
Спасибо за духи и карандашики. Если будешь слать еще, то Parfum Inconnu Houbigant'a.
Целую всю твою щенячью морду.
В. В. Маяковскому в Мексику (Москва, 26 июля 1925)
Любимый мой Щенит-Волосит, получаю твои письма, а сама, сволочь, не пишу! Сначала — сама не знаю почему, а сейчас — уж очень далеко!
Во-первых — я тебя ужасно люблю и страдаю. Во-вторых — мне предлагают замечательного песика (афен-пинчера), серенького, мохнатого, с лохматой мордой — уж и не знаю прямо — брать ли! В-третьих, Оська стал ужасный фотограф-любитель. Зафиксировал раз навсегда в вираж-фиксаже грязь под ногтями и очень довольный. Снимает всё на свете, а главным образом красивые виды и говорит, что он теперь пейзажист.
Я пишу на террасе, а рядом сидит Шарик и облизывается. Я усыновила всех окрестных котят и они по утрам приходят есть яйца. Аннушка сердится и говорит, что они блохатые. Но я одну блоху поймала и убила на месте.
Я на Волге совсем было поправилась, но приехала и заболела детской болезнью: у меня во рту сделались афты — это такие язвочки, кот. бывают у детей от сырого молока. Пролежала неделю с температурой не пимши, не емши и опять облезла. Сейчас совсем, во всех отношениях здорова.
На грязи все-таки придется поехать — итальянцы обещали через 6 недель визу.
Оська деньги с Гиза получил, а я, представь себе — еще ни копейки! Так что живу в долг. В Моск. раб.[очем] мне дали только 150 р. В «Прибое» сказку взяли и дали тоже 150 р. Просили, чтобы я разрешила иллюстрировать ее их художнику — я позволила. Ничего? А «Что такое хорошо» сделал Денисовский очень мило и «Париж» выходит с Родченковской обложкой. Для Лефа матерьял переписывается. Оська все делает что нужно.
Мама и Эльза здесь. Мама послезавтра уезжает. Эличка всё купила мне — спасибо, родненький. Рассказывала, как тебя обокрали[64] — я чуть не плакала. Кстати — наших бьют — Левку тоже обокрали, да еще как нахально! — Подошли к нему на улице и отняли 1000 франков. Оська костюма еще не получил — на днях привезут.
Посылаю тебе 15 карточков. Отправила в Мексику 3 телеграммы. Когда получишь это письмо —
