Ваньке, тот отдал ей ролики, пошутив:
– Надеюсь, в роддом ты их с собой не возьмешь?
– Я же сказала, что рожать буду в воду! Ребенок должен сразу попасть в естественную среду, чтобы стресса у него не было, – немного раздраженно пояснила девушка, разглядывая свои роликовые коньки, словно видела их впервые в жизни. – Ладно, мерси, что проводили. Я пойду? – Девица пытливо посмотрела в глаза Терехину, словно спрашивая у него поддержки.
– Иди, родная, иди! – разрешил Ванька и широко улыбнулся, вполне искренне. Освобождение от готки было так близко, что та перестала его бесить. Он даже поймал себя на мысли, что привык к ее «неотразимости».
– Аривидерче и счастливого разрешения от бремени! – подал голос с земли Сеня и заржал во всю пасть.
Готка на остроту не отреагировала, а все еще таращилась на Ваньку и уходить не торопилась.
– Здесь рожать собралась? – не выдержал Терехин. – Езжай уже, детка. Не испытывай судьбу.
– А уже все! – Готка погладила себя ладошками по пузу.
– Родила? Или все рассосалось? – заржал в очередной раз Лукин.
– Ложная тревога, – пожала плечами девушка. – Схватки не настоящие. Наверное, я слив объелась. Когда сливы ем, то…
– Милая, избавь нас, пожалуйста, от физиологических подробностей! – взмолился Ванька. – И иди уже! Иди!
Девушка сделала пару шагов и обернулась.
– Может, вас куда-нибудь подбросить? Так сказать, в качестве компенсации за моральный ущерб.
Ванька уже открыл рот, чтобы послать готку куда подальше в более понятных выражениях, но услышал за спиной шуршание кустов и радостный вопль: «Да!»
– О, Наш Мальчик нарисовался! – гоготнул Лукин и замер, глядя на товарища с изумлением.
Видок у Хлебникова был, мягко говоря, странный. Одежда грязная и мокрая, на лбу внушительная шишка, щеку украшают свежие царапины.
– Ты где шлялся, чудовище? – ошарашенно спросил Семен. – Что вообще с тобой такое?
– В ключ упал, – криво улыбнулся Хлебников.
– Угу, упал в ключ и шибко стукнулся головой о замок, – тяжко вздохнул Сеня. – В какой, на хрен, ключ ты упал?
– В родниковый, даун! – не остался в долгу Хлебников. – Под памятником. Там, где Герцен и Огарев клялись друг другу в вечной дружбе. Попить хотел.
– Они что, геями были? – заинтересовалась готка.
– Почему? – в один голос удивились друзья.
– Нормальные мужики разве будут клясться друг другу в дружбе ночью в лесу?
– Так… – Запас интеллигентности на сегодня исчерпался у Ваньки до дна, он набрал в легкие воздуха и в очередной раз собрался послать девицу лесом в ночь. Но та миролюбиво похлопала его по хребтине:
– Какие-то вы дебилы, правда. Ну совершенно шуток не понимаете. С чувством юмора у вас полный трендец! Нельзя так жить, ребята. Ладно, проехали и поехали. Кто со мной? Быстрее соображайте! Некогда мне! – рассердилась готка.
Предложение было заманчивым: денег на такси нет, до метро далеко, на автобусе от Воробьевых гор до Филей не доедешь. Но Ванька вдруг впал в ступор.
Пашка отреагировал первым – стряхнул со штанов прилипший одуванчик, оправил рубашку и встал по стойке «смирно».
– Лично вы как хотите, а я воспользуюсь любезным приглашением девушки. Меня в таком виде в общественный транспорт не пустят, а первый встречный мент в обезьянник упечет. Предки мой внешний вид тоже вряд ли одобрят, – жалостливо глядя на Ваньку, намекнул Хлебников. Ванька сделал вид, что намека не понял. – Николай Васильевич, может, к тебе? – тогда в лоб спросил Хлебников и сотворил на лице печаль. – Предки достанут до печенок вопросами и потом нотациями. Ты же знаешь, какие они у меня.
– Ладно, – сдался Терехин, скривив физиономию. – Все равно ведь собирались продолжить банкет.
– О, майн гот! Только я тут пригрелся… – Лукин со скрипом поднялся с травки, пожевывая сигарету и сухую травинку одновременно. – Как звать-то тебя, дитя ночи? – вздохнул он. – Меня Семеном. Грязный монстр – Пашка. А это…
– Николай Васильевич я, – вяло назвался Ванька. И смутился – странно было произносить вслух собственное прозвище.
– Кристина Руслановна, – хмыкнула готка и вразвалочку пошлепала к машине.
Со спины она походила на циркового пингвина, которого обрядили для представления. Занятно, наверное, пингвин в кожаной шапочке будет смотреться в «бэхе», решил Ванька, вспомнив брелок с буквами «BМW». Он пропустил друзей вперед и теперь плелся позади всех – из принципа.
Кристина, однако, подвела их вовсе не к черной бээмвухе, как думал Ванька, а к «Mini» – убогой любимице гламурных девиц. Правда, это была не обычная «Mini», и выглядела машинка вовсе не гламурно – ее черные полированные бока украшала странная аэрография.
Вокруг машины уже прыгали Лукин и Хлебников, разглядывая чудо со всех сторон.
– Пошлость какая, вампирш на тачках рисовать, – не удержался от комментария Ванька.
– А небритую морду кубинского революционера на груди таскать и отбирать олимпийки у спортсменов – не пошло? – не осталась в долгу Кристина. Затем достала из багажника армейские ботинки и уселась на переднее сиденье. – К слову, это не вампирша, а Персефона – богиня загробного царства, – доложила девушка, кряхтя и постанывая – обуваться ей мешало пузо.
Ванька рыпнулся было помочь, но в последний момент передумал. Хватит рыцарства на сегодня. Пусть сама ботинки свои шнурует, дура безбашенная. То ей ролики сними, то ботинки надень… Ужина лишила… Поприкалывалась над ними, как над лохами… Обойдется!
– А по мне, так очень даже здорово, – льстиво отозвался Пашка, который все еще бродил вокруг машины. – Гораздо лучше, чем акульи хари, пантеры, дельфины или, прости господи, цветочки. Тут недавно вообще видел страшилище – розовую «бэху» в горошек. – Меня чуть не стошнило.
– Ага, точно, тошнотная тачила. И владелица такая же коза безмозглая. Я ее знаю. Носит все розовое и блестящее. Бееее… – Кристина скорчила моську.
«Да она еще ребенок совсем! Лет девятнадцать от силы, – подумал Терехин, которому в мае стукнул двадцать один год. – Отсюда и безбашенность, дурачество и увлечение культурой готов». А девушка, вращая на пальце брелок, обиженно продолжила:
– Мою «бэху» после аварии родичи конфисковали, – скорость, видите ли, не умею контролировать. А ведь я была не виновата! Взамен купили мне эту хрень на колесах. Пришлось ее хоть как-то в божеский вид привести. Мой эскиз, кстати, – ненавязчиво сообщила Кристина и завела мотор.
Лукин воздержался от комментариев и молча впихнулся на заднее сиденье, хотя по роже было видно, что он под сильным впечатлением от аэрографии и тачкой восхищен.
Ванька почему-то сильно разозлился. Его вообще все достало! Если бы не Пашка, он пешком бы до дома дошел, лишь бы эта отмороженная Кристина со своим загробным миром, с пузом-арбузом и отсутствующим мозгом как можно быстрее навсегда исчезла из его жизни. Да и друзей хотелось послать вслед за Кристиной. Остаться бы наконец в одиночестве, залезть в горячую ванну и напиться. Слишком эмоционально-насыщенным вышел вечер, требовалась разрядка. С другой стороны, пить в одиночестве Терехин не любил. И повода выгнать товарищей у него не было. Все равно не уйдут. Вот если бы к нему на огонек заглянула какая-нибудь богиня, то предлог нашелся бы весьма уважительный…
Мелькнула мысль скинуть эсэмэску старой знакомой с намеком. Ванька уже полез за телефоном, но вспомнил, что сволочь Лукин раздолбал его мобилу. И этого хрюнделя он должен поить заныканным для Галочки портвейном? Терехин скрипнул зубами. Нет уж, дудки! Как только доберутся до места, отмоют Пашку, он отправит товарищей ко всем чертям.
В дороге раздражение усилилось. Машину сумасшедшая готка вела так, словно стремилась как можно быстрее попасть в царство той самой Персефоны, изображенной на ее коробке с колесами. Может, она туда активно стремилась, но у Ваньки были другие планы. Представить страшно, как она каталась на скоростной тачке. Неудивительно, что «БМВ» разгрохала. Дура! Идиотка несчастная! Зараза придурочная!
