– Отличие у двух девушек было вполне существенное, и, к счастью для меня, оно выяснилось: мой адвокат довел до моего сведения, что убитая Елизавета Самарина никогда не имела половых сношений с мужчинами, то есть была девственницей. А с другой девушкой у меня была вполне нормальная сексуальная связь.
– Прошу довести до сведения суда, что подсудимый намеренно пытается ввести в заблуждение собравшихся, – вставил свое слово обвинитель. – То, что подсудимый Громов разговаривал с Елизаветой Самариной, а соответственно, и видел ее за некоторое время до смерти, доказано и вытекает из показаний свидетельницы Носковой.
В зал заседаний вплыла невысокая круглолицая бабуся в старомодном платье с белым кружевным воротничком, грязными седыми волосами и в галошах на босу ногу. Она заняла место свидетеля, ответила на несколько формальных вопросов судьи, внимательно выслушала вменяемые ей права и обязанности, подписала протокол об ответственности за дачу ложных показаний и в ожидании замерла.
– Свидетельница Носкова, – приступил к допросу обвинитель, – скажите, есть ли среди присутствующих в зале человек, которого вы видели в обществе Елизаветы Самариной на центральной аллее парка в ночь с девятого на десятое июня сего года?
Носкова завертела головой по сторонам, смешно сощурив глаза, внимательно оглядела всех присутствующих, включая судью, заседателей и даже прокурора, наконец остановила взгляд на Громове, ткнула в него коротким кривым пальцем и выпалила:
– Так это, вон он за прутьями сидить, ирод!
– Именно этого человека вы видели в парке с Елизаветой Самариной? – уточнил прокурор.
– Ну да. Я с Федькой гулять пошла, а он просраться никак не мог, вот и пришлось задержаться.
– Кто такой Федька? – Глаза обвинителя выползли из орбит: ни о каком Федьке он не знал.
– Федька? Федька – это псина моя, дворянин по происхождению, – деловито сообщила Носкова, и в зале все дружно расхохотались.
– Говорите по существу, – разозлился прокурор. – Вы вышли гулять с собакой и увидели Громова и Самарину. Что они делали?
– Громова, не Громова – не знаю. А ентого, что в клетке сидить, видала, и неоднократно. Он там в парке крепко-накрепко обосновался. Неделю по парку шамонался, будто его дома никто не ждал.
– В ночь с девятого на десятое июня вы гуляли с собакой, увидели Самарину и этого человека. Что они делали?
– А я почем знаю, – всплеснула пухлыми руками Носкова и покраснела. – Я только мельком и взглянула. Смотрю, Лизка стоить, а на лавке ентот сидить. Я Лизке рукой махнула – мы часто с ней в парке пересекаемся, но гуляем с нашими засранцами порозень, мой Федька больно задиристый. Она поглядела в мою сторону, но, видать, не заметила. Я так поняла, что занята она была. Что ж, думаю, дело молодое, пусть беседуют, и умчалась вслед за Федькой. Он, паршивец, кошку углядел и рванул, а я, как молодая лань, за ним по кустам упрыгала.
– В котором часу это было, помните?
– Что ж я, по-вашему, склерозная какая? – обиделась Носкова. – Около двадцати трех часов и было. Я обычно раньше выхожу, но в тот день замешкалась маленько. Суп поставила на плиту, а он никак закипать не хотел, а я потом смотрю, конфорку-то я не включила, вот, думаю…
– Спасибо, у обвинения больше нет вопросов, – громыхнул на весь зал прокурор, плюхнулся на стул и сильно нахмурил брови, выражая тем самым крайнюю степень недовольства показаниями свидетельницы Носковой.
Зато лицо Арестова, когда судья передала слово защите, светилось полным удовлетворением. Довольный интересным поворотом событий, он подошел к свидетельнице и задал ей свой первый вопрос:
– Клавдия Борисовна, скажите, как у вас со зрением?
– Не жалуюсь я на зрение, милый, хоть и не девочка уже. Енто тепереча молодежь окосела от рыночного изобилия, а наше поколение, взращенное на натуральном питании…
– Очки, значит, не носите? – перебил Носкову Аркадий.
– Нет, своими окулярами покаместь справляюсь.
– На каком расстоянии от вас в ночь с девятого на десятое июля стояла Елизавета Самарина?
– Я ж не сантиметр, – возмутилась Носкова. – Думаю, метров в тридцать-сорок, не боле.
– И вы, Клавдия Борисовна, учитывая, что была ночь, узнали Лизу Самарину с такого расстояния?
– Узнала, не сумлевайся, – с вызовом ответила бабуся, – как не узнать: под фонарем она стояла, и я ее обозревала, прям как тебя.
– Во что была одета девушка?
– Да как обычно была одета: в юбку свою цветастую, она ее часто таскала, в светлую кофту – по одежке и опознала ее.
– То есть лица девушки вы не видели?
– Да видела, видела, кажись, не слепая. А кто ж, по-вашему, енто мог еще быть? Лизавета наша родимая.
Арестов тяжело вздохнул и засунул руку в карман.
Неожиданно присутствующих в зале привлек какой-то шум: громкий голос охранника и суета за дверью. Через секунду дверь распахнулась, и в зал суда ворвалась молодая темноволосая девушка. Носкова посмотрела на девушку, побледнела и перекрестилась.
– Лиза?! Свят, свят, свят – жива, голубушка! Как же это?! – прошептала бабуся и грузно осела на
