[325]. На маневрах в 1694 году «польский король», Иван Иванович Бутурлин, был в немецком платье [326].
По случаю аудиенции Шереметева у польского короля, императора, папы и гроссмейстера Мальтийского ордена в 1697 году сам боярин, как видно из картин, помещенных в его записках о путешествии, носил западноевропейское платье и большой парик, между тем как его свита была одета во что-то среднее между немецкой и русской одеждой [327]. Находясь за границей, Петр большей частью являлся в костюме шкипера. При первой аудиенции русских послов у бранденбургского курфюрста в Кенигсберге, карлики, находившиеся в свите, были одеты в русское платье, при второй они явились в великолепном костюме по западноевропейской моде [328]. За границей рассказывали во время путешествия Петра, что царь намерен по возвращении в Россию, ввести там брадобритие и ношение немецкого платья [329].
Иностранцы, проживавшие в то время в Москве, рассказывают, что, когда ожидали возвращения царя, сановники были в страшном волнении. Бояре собирались по два раза в день для совещаний; в разных приказах происходило что-то вроде ревизий [330].
25 августа вечером царь прибыл в Москву и тотчас же отправился в Преображенское. На другой день рано утром вельможи, царедворцы, люди знатные и незнатные явились в Преображенский дворец поклониться государю. Он ласково разговаривал с разными лицами; между тем как, к неописанному изумлению присутствующих, то тому, то другому собственной рукой обрезал бороды; сначала он остриг генералиссимуса Шеина, потом кесаря Ромодановского, после того и прочих вельмож, за исключением только двух, Стрешнева и Черкасского. Та же сцена повторилась дней через пять, на пиру у Шеина. Гостей было множество. Некоторые явились без бороды, но немало было и бородачей. Среди всеобщего веселья, царский шут с ножницами в руках хватал за бороду то того, то другого и мигом ее обрезал. Три дня спустя на вечере у Лефорта, где, между прочим, присутствовали и обыватели Немецкой слободы с женами, уже не видно было бородачей.
Дошла очередь и до кафтанов. По рассказу одного иностранца, Петр в феврале 1699 года, на пиру, заметив, что у некоторых из гостей были по тогдашнему обычаю очень длинные рукава, взял ножницы, обрезал рукава и сказал, что такое платье мешает работать, что такими рукавами можно легко задеть за что-либо, опрокинув что-либо, и проч.[331]
Все это могло казаться произвольной причудой, деспотическим проявлением минутной выдумки; но все это имело глубокий смысл, важное историческое значение [332]. Наш знаменитый историк С.М. Соловьев пишет: «Говоря о перемене платья, мы должны заметить, что нельзя легко смотреть на это явление, ибо мы видим, что и в платье выражается известное историческое движение народов. Коснеющий, полусонный азиатец носит длинное, спальное платье. Как скоро человечество на европейской почве начинает вести более деятельную, подвижную жизнь, то происходит и перемена в одежде. Что делает обыкновенно человек в длинном платье, когда ему нужно работать?
Он подбирает полы своего платья. То же самое делает европейское человечество, стремясь к своей новой, усиленной деятельности; оно подбирает, обрезает полы своего длинного, вынесенного из Азии платья… и русский народ, вступая на поприще европейской деятельности, естественно должен был и одеться в европейское платье, ибо вопрос состоял в том: к семье каких народов принадлежать, европейских или азиатских, и соответственно носить в одежде и знамение этой семьи» [333].
К сожалению, мы не имеем данных о впечатлении, произведенном таким образом действий царя на общество. Не сохранилось и точных архивных данных о первых административных и законодательных мерах, относившихся к брадобритию. Австрийский дипломат Плейер доносил императору Леопольду о введении налога на бороды; можно было также, как сказано у Плейера, внесением капитала приобрести право носить бороду: сохранился медный знак с изображением на лицевой стороне усов и бороды, под словами: «деньги взяты», с надписью на обороте: «207 году» [334]. Из этого можно заключить, что уже в конце 1698 или в первой половине 1699 года установлена была бородовая пошлина для желавших спасти свои бороды. Кто именно платил ее и как была велика она, неизвестно, потому что первоначальный указ о бородовой пошлине не найден; вероятно, он касался не всех и был повторен в начале 1701 года, как видно из приведенного замечания Плейера. В 1705 году царь предоставил своим подданным на выбор или отказаться от бороды, или платить за нее ежегодную пошлину: гостям и гостиной сотне — по 100 рублей; царедворцам, людям дворовым, городовым, приказным и служилым людям всякого чина, также торговым второй статьи — по 60 рублей; третьей статье, посадским, людям боярским, ямщикам, извощикам и прочим — по 30. С крестьян при въезде в город или при выезде за город велено взыскивать у ворот каждый раз по 2 деньги. Заплатившим бородовую пошлину выдавались из Земского Приказа медные знаки. Бородачи обязаны были носить знаки при себе и возобновлять их ежегодно [335].
Нет сомнения, что весьма многие решались платить эту высокую пошлину. Плейер замечает, что эта пошлина составит очень порядочный доход, так как русские большей частью не захотят расстаться со своей бородой, и между ними есть даже такие, которые скорее готовы отдать свою голову, нежели согласиться на брадобритие [336].
Что касается до введения немецкого платья, то первый дошедший до нас указ об этом предмете относится к 4 января 1700 года: «Боярам, и окольничим, и думным, и ближним людям, и стольникам, и дворянам московским, и дьякам, и жильцам, и всех чинов и проч. людям в Москве и в городах, носить платья, венгерские кафтаны, верхние — длиной по подвязку, а исподние — короче верхних, тем же подобием». До масленицы каждый должен был позаботиться о заказе или покупке такого платья. Летом все должны были носить немецкое платье. И женщины высших классов общества должны были участвовать в этой перемене [337]. Плейер пишет, что сестры Петра тотчас же начали одеваться в иноземное платье [338].
Кажется, этот указ не произвел желанного действия. Курбатов в марте 1700 года писал царю, что надобно возобновить указы о платье, хотя и с пристрастием, потому что подданные ослабевают в исполнении и думают, что все будет по-прежнему [339]. Указом 20 августа 1700 года поведено: «Для славы и красоты государства и воинского управления всех чинов людям, оприч духовного чина и церковных причетников, извощиков и пахотных крестьян, платье носить венгерское и немецкое… чтобы было к воинскому делу пристойное; а носить венгерское бессрочно для того, что… указ сказан был прежде сего; а немецкое носить декабря с 1-го числа 1700; да и женам и дочерям носить платье венгерское и немецкое января с 1-го числа 1701 года, чтобы они были с ними в том платье равные ж, а не разные» [340]. 26 августа прибиты были к городским воротам указы о платье французском и венгерском и для образца повешены чучела, т.е. образцы платья. В 1701 году новый указ: «Всяких чинов людям носить платье немецкое, верхнее — саксонское и французское, а исподнее — камзолы и штаны, и сапоги, и башмаки, и шапки — немецкие, и ездить на немецких седлах; а женскому полу всех чинов носить платье, и шапки, и контуши, а исподние бостроги, и юбки, и башмаки — немецкие ж; а русского платья отнюдь не носить и на русских седлах не ездить. С ослушников брать пошлину в воротах, с пеших по 40 копеек, с конных по 2 рубля с человека» и проч. [341]
Высшие классы общества: двор, войско, приказные люди скоро привыкли к новому платью. Масса народа уклонялась от участия в этой перемене. Мы укажем в другом месте на заявления гнева и раздражения в толпе, вызванные строгими мерами брадобрития и введения иноземного платья.
Раскольники в XVII столетии считали табак «богомерзкой, проклятой, бесовской травой». Однако, несмотря на это, употребление табака уже в первой половине XVII века распространилось в России до такой степени, что, по свидетельству Олеария, самые бедные люди покупали его на последнюю копейку [342].
Царь Михаил Федорович под страхом смертной казни запретил употребление табака. В «Уложении» царя Алексея Михайловича закон о запрещении подтвержден [343]. Но строгость правительства не могла истребить вкоренившейся страсти к наркотическому свойству этого растения. Иностранцы сообщают нам, как русские вопреки запрещению тайно покупали от иностранных купцов табак [344]. В то же самое время Юрий Крижанич старался доказать, что употребление табака не может считаться грехом. Запрещение курить и нюхать табак он
