Я выяснил, почему у нас не получалось вызывать патронуса, Гермиона, и это не имеет никакого отношения к тому, что мы якобы недостаточно счастливы. Но я не могу рассказать тебе. Я даже директору не могу рассказать. Это должно оставаться даже в большей тайне, чем частичная трансфигурация. Но если тебе когда-нибудь понадобится сражаться с дементором, секрет описан здесь, в зашифрованном виде, так что если кто-то не знает, что речь идёт о дементорах и о заклинании патронуса, то он не поймёт, что всё это означает…
Она рассказала Гарри, что видела, как умирает он, как умирают её родители, её друзья, как умирают вообще все. Она не стала рассказывать, что боится умереть в одиночестве — почему-то это признание всё ещё оставалось слишком болезненным.
Гарри рассказал ей, как он вспомнил смерть своих родителей и посчитал её забавной.
Там, куда тебя забирает дементор, нет света, Гермиона. Нет тепла. Нет заботы. В том месте ты даже не можешь понять, что такое счастье. Там есть боль и есть страх, и эти чувства всё ещё могут тебя задеть. Ты можешь ненавидеть и можешь получать удовольствие, разрушая то, что ненавидишь. Ты можешь смеяться, глядя на боль других людей. Но ты никогда не будешь счастлив, ты даже не сможешь вспомнить, чего же ты лишился… Не думаю, что существует способ объяснить тебе, от чего именно ты меня спасла. Обычно мне стыдно, когда я причиняю людям неприятности, обычно я не выношу, когда кто-то жертвует чем-то ради меня, но в этот раз я только скажу, что не важно, чего в итоге тебе будет стоить твой поцелуй — ни на секунду не сомневайся, ты всё сделала правильно.
Гермиона до этого не понимала, насколько легко дементор коснулся её, насколько лёгкой и поверхностной была та тьма, в которую он её увлёк. Ей было больно, когда все вокруг умирали, а у Гарри отобрали даже боль…
Гермиона убрала письмо обратно в кошель, как и подобает хорошей девочке.
Хотя ей очень хотелось его прочесть.
Она боялась дементоров.
* * *
Послесловие: Минерва МакГонагалл.
Минерва словно окаменела. Она не должна была так поразиться, не должна была с таким трудом принуждать себя смотреть Гарри в глаза, но после того, через что ему пришлось пройти… Она выискивала на лице стоящего перед ней мальчика малейшие признаки воздействия дементора и не находила. Но её крайне тревожило, с каким спокойствием он задал свой вопрос.
— Мистер Поттер, я действительно не могу обсуждать такие серьёзные вопросы без разрешения директора!
На лице мальчика не дрогнул ни мускул.
— Я бы предпочёл не беспокоить директора по этому поводу, — прозвучал спокойный голос Гарри Поттера. — Более того, я настаиваю на этом. Вы обещали, что этот разговор останется между нами. Поэтому позвольте мне говорить прямо. Фактически, я уже знаю, что пророчество существует. Я знаю, что именно вы первой услышали его от профессора Трелони. Я знаю, что, согласно пророчеству, ребёнок Джеймса и Лили каким-то образом представлял опасность для Тёмного Лорда. И этот ребёнок — я, и всем об этом известно. А потому вы не скажете ничего нового или опасного, если ответите всего лишь на один вопрос: Какие именно слова пророчества указали на меня, ребёнка Джеймса и Лили?
В голове эхом отозвался замогильный голос Трелони:
РОЖДЁННЫЙ ТЕМИ, КТО ТРИЖДЫ БРОСАЛ ЕМУ ВЫЗОВ,
РОЖДЁННЫЙ НА ИСХОДЕ СЕДЬМОГО МЕСЯЦА…
— Гарри, — сказала профессор МакГонагалл, — я никак не могу рассказать тебе это!
Она понятия не имела, откуда Гарри узнал столь многое, и была потрясена тем, что он уже знает…
Печальные глаза мальчика посмотрели на неё со странным выражением.
— Профессор МакГонагалл, неужели вы не можете даже чихнуть без разрешения директора? Я клянусь, у меня есть и серьёзные причины спрашивать, и серьёзные причины, чтобы наш разговор остался приватным.
— Пожалуйста, не спрашивай, Гарри, — прошептала она.
— Ладно, — сказал мальчик, — один простой вопрос. Пожалуйста. Пророчество указало на Поттеров буквально? В нём прозвучала фамилия «Поттер»?
