мелочам был беспощаден. Сам всегда подтянутый, и от нас этого требует. Десять раз заставит повернуться или какой-нибудь ружейный прием проделать — и добьется. Уставы назубок знал и нас учить заставил. Наизусть. «Красноармеец Криворучко, статью сорок пятую. Не знаете? К завтраку выучить. Доложите». И, бывало, ночью, закрывши глаза, повторяешь. Первые дни коробило от этого, казалось, что мы его возненавидим, а получилось наоборот: привыкли, и хотя немного побаивались, но уважали. И отделение у нас было лучшее. Я ко Дню Красной Армии даже отпуск получил, как примерный… Отслужил год — направили меня в школу. Возвращаюсь через три года офицером в свою же часть, и дают мне взвод — тот самый, в котором я был красноармейцем. И Борисов тут — все такой же, только один треугольник у него прибавился — помкомвзвода. Я начал было с ним по душам, без чинов, по имени-отчеству называл, поговорить хотел попросту, А он не хочет: все навытяжку, все по форме. Ну, и мне пришлось… Взвод хороший, Борисов дело знает, все в порядке. А мне тяжело: своим учителем приходится командовать, да еще так сухо, официально. А тут еще конфликт вышел. Была тревога. Взвод собрался аккуратно, а помкомвзвода нет. Он нас догнал только на марше. Недопустимое дело, и особенно мне обидно, что это — Борисов, мой учитель. Командир роты говорит мне строго: «Разобраться, почему опоздал». И пришлось учить своего учителя. «Почему?» — спрашиваю. — «Связной, говорит, после времени пришел: долго не мог разыскать квартиру». — «Надо было объяснить». — «Объяснял». — «Надо было привести — показать, чтобы на ощупь знал». — «Упустил из виду», — отвечает. И сам стоит навытяжку, сухой и официальный. А мне неловко. Вот тут, товарищ Тамуров, действительно трудно было учить учителя…
Возвращаюсь к учебе подрывников. Она все-таки не ладилась, Наши «профессора» — Тамуров, Цыганов, Перевышко и другие — были прежде всего практиками, да и слушатели ожидали от них не столько теории, сколько практического показа применения взрывчатки. А показывать было не на чем. Мы вот уже около трех недель жили на этих местах, израсходовали все принесенные с собой запасы тола и каждую ночь ждали самолета. Батя у себя на Булевом болоте из ночи в ночь жёг условные костры — и все напрасно. Мы не бездействовали. Засады, налеты на полицейские участки, схватки с фашистами не прекращались. Но этого было мало: мелкая, недостаточно эффективная работа. Мы привыкли опрокидывать поезда, останавливать движение на всей дороге. Люди нервничали, ворчали на снабженцев:
— У них всегда так: зимой — нелетная погода, летом — ночи коротки. А мы все ждем… Не может быть чтобы взрывчатка была таким дефицитным продуктом!..
Часто приходилось обрывать такие разговоры.
Только в ночь на двадцать шестое июля самолет прилетел в сбросил десять мешков груза. Сразу мы ожили. В тот же день начали переноску взрывчатки и боеприпасов к Белому озеру. В тот же день и новички стали знакомиться со своим оружием. С интересом и удивлением рассматривали они желтоватые брусочки тола: очень уж просто и нестрашно на вид — вроде мыла.
Кстати, между собой мы зачастую так и называли тол «мылом», и название это произошло от следующего эпизода. Идя на задание, Тамуров встретил около станции Старушка пожилую женщину. Она стирала белье на берегу канала, усердно терла небольшим желтоватым брусочком мокрую рубаху и злобно ругала кого-то.
— Каб цебя холера задавила! Каб цебя ясный перун ляснул! Сколько ты горя принес нам! Лепче бы камень урадзився, чем ты!
— Кого, бабушка, ругаешь? — опросил Тамуров.
— Да гетого проклятого Гитлера!.. Вон якое ён мыло выробляе.
Тамуров присмотрелся и неожиданно рассмеялся:
— Да разве, бабушка, это мыло? Да ты на нем можешь взорваться!
Оказалось, что старуха нашла где-то целый ящик немецкого толу и приняла его за мыло. Тамуров объяснил ей, что это за мыло, и в виде доказательства даже взорвал четырехсотграммовую шашку. Бабушка испугалась.
— Ой, якое ёно страшное!
И с удовольствием отдала партизанам весь ящик с толом.
Пять дней промелькнули незаметно в подготовке к походу, в изучении и обучении людей. Тридцать первого июля Батя опять пришел к Белому озеру — проводить выступавшие отряды. Побеседовал с бойцами, пожелал удачи. После обеда, когда солнце начало клониться к западу, отряды двинулись: я и Цыганов — на запад, Садовский — на восток, Сазонов — на юг, Перевышко — на юго-запад. На Белом озере, в новом «Военкомате», остался небольшой отряд под командой Александрова да еще отдельная группа — я уже упоминал о ней, — в которые входили люди, не включенные в боевые отряды, не вполне проверенные. Она представляла собой нечто вроде резерва, и состав ее постоянно менялся: проверенные уходили на боевую работу, а на место их приходили новые.
Шли мы почти сплошными безлюдными лесами и болотами. Скрываться здесь незачем, можно идти и ночью и днем, и, пользуясь этим, делали по 50–60 километров в сутки. Мы торопились. Обстановка на фронте складывалась трудная: немцы рвались к Волге. Там начались упорные бои. Как можно скорее надо добраться до места и бросить своих подрывников на важнейшие немецкие коммуникации.
Мы торопились. А Каплун — старый кавалерист — не привык к большим пешим переходам. А может быть и сапоги подвели. Степан Павлович растер и побил ноги. Едва дотягивал до привала. Но не унывал и сам посмеивался над своими ногами. Как-то, глядя на отдыхающих и переобувающихся бойцов, он сказал:
— У интендантов в эн-зэ все есть: и портянки, и консервы, и сапоги. А вот ног нет. А как бы это хорошо для партизан: дошел до привала — ноги не идут, отвинтил их — и в мешок, а из мешка достал другую пару, привинтил и пошел.
Слушая эту невеселую шутку, я невольно вспомнил странные на первый взгляд, но глубоко верные слова Суворова: «Победа зависит от ног, а руки — только орудие победы». Как это оправдывается в нашей партизанской обстановке, особенно — у подрывников!.
Проводником нашим был Николай Велько из отряда Каплуна. Уроженец деревни Борки, расположенной недалеко от Выгоновского озера, он великолепно знал и места, и людей и уверенно вел нас лесом по каким- то ему одному известным приметам. Он безошибочно находил броды на многочисленных мелких притоках Припяти. А там, где идти вброд было нельзя, нас опять выручали водные лыжи.
Необозримо широко раскинулись чащи западного Полесья. Когда-то — и не очень давно — ими владели князья Радзивиллы, самые знатные и самые богатые помещики Польши. Они приказали проложить по зыбкой почве между болот и озер узкие и длинные бревенчатые кладки — прямо в безлюдные трущобы. Делалось это не ради людской пользы, а ради своей хозяйской забавы: иногда князья или их именитые гости наезжали сюда на охоту. Велько в то время сам работал на этих кладках: валил сосны, обрубал сучья, ворочал тяжелые стволы. Теперь он вел нас по своим дорогам. А вокруг нетронутые громады смешанных лесов чередовались с обширными болотами, покрытыми мхами, высокими тростниками или совсем открытыми, где стоячая вода затягивается по краю зеленой ряской… Местами эти мокрые пустыни прорезали осушительные каналы и канавы, тянувшиеся иногда на десять и более километров. Попадались сухие луга с такой пышной и высокой травой, что люди совершенно исчезали за ее непроницаемой стеной. Населения здесь мало, но зато зверья было много, и не раз мы видели громадного лося, выходящего навстречу нам к водопою, не раз в густом малиннике сталкивались с диким кабаном, бредущим напролом через чащу кустарника.
Такие же дикие и прекрасные места окружали Выгоновское озеро и нашу новую базу, расположенную в нескольких километрах к северо-востоку. Местом для лагеря выбрали урочище Заболотье — сухой островок, покрытый высоким лесом и отрезанный от всего мира широким кольцом болот. Единственная кладка вела сюда от деревни Борки и дальше выходила на Хатыничи. На север от островка с большим трудом можно было добраться до Новеселок.
Пятого августа, в первый день нашего пребывания в Заболотье, оборудовали лагерь: поставили шалаши из жердей, устроили навес для кухни, а рядом — несколько столов и скамеек: это была столовая. На краю островка, по направлению к Боркам, сделали наблюдательный пункт: помост между вершинами четырех высоких деревьев и лестницу на него. И, конечно, вырыли колодец. В болотах, где так много воды, всегда испытываешь трудности с питьевой водой. Приходится выбирать местечко повыше, посуше и докапываться до грунтовых вод — да так, чтобы болотная вода не попадала в колодец.
