были как скрытые от глаз цветы, а их покровители — словно пчелы, собиравшие с них мед и одновременно оплодотворявшие их. К ним принадлежал Проконсул и его окружение.
Собранные книги действовали благотворно. Луций с ужасом подумал о том, что эта коллекция образцов могла стать жертвой бесчинств — тех, свидетелем которых он только что был. Грубых действий одной варварской руки было бы достаточно, чтобы уничтожить всю эту красоту, стереть ее, словно пыльцу с крыльев бабочки. Чернь делает это с наслаждением. Тут хранились пергаменты, которым столетия придали цвет меда и старинной слоновой кости. На самых изысканных из них стояли папские гербы, таким редкостным было это собрание, о котором Пери имел обыкновение говорить: даже самое знаменитое Пятикнижие, которое пророк Елисей подарил Птолемею Филадельфу в день одержанной на море победы над Антигонидами, вряд ли было прекраснее.
По этим книгам можно было наглядно изучать шкалу, по которой бледнеют с течением времени и теряют свой цвет краски — от свежести зеленого яблока до темного померкшего малахита, от ярко-красной до малиновой, от темно-вишневой до белесой, выцветше-розовой. Оттенки цветов действовали успокаивающе, умиротворяюще на человеческие чувства; сочные сильные аккорды прошлых лет звучали все мягче, постепенно затухая. Здесь были и спектры золотого лака — от бархатных тонов лакфиоли до нежных догорающих красок ночных левкоев в заброшенном саду. И на всем поблескивало неяркое золото гербов, знание которых требовало владения особой наукой. Иначе как разобрать, какая ветвь живая, а какая мертвая в этом лесу?
Волшебство очарования с полной силой завладело Луцием. Вот, значит, и в библиотеках тоже можно еще жить — не хуже, чем рыбаком на острове, погрузившимся в наблюдение за всем живым. Сокровища, накопленные и оставленные после себя различными культурами, целиком могут заполнить короткую жизнь человека, давая ему занятие, приносящее удовлетворение. Мир так и пребудет бесконечным, если блюсти в себе его меру, а время неисчерпаемым, если самому держать чашу в руках.
Красная портьера отделяла мастерскую от передней. Горьковатый привкус мака, проникавший сюда с колечками дыма из мастерской, казалось, передался даже книгам и тканям. Антонио Пери любил, как и многие парсы, вдыхать опиум. Те, кого угнетает жизнь, легко ищут забвения в мире грез.
Углубившись в изучение старых книг и гербов, Луций упустил момент, когда портьера приоткрылась. Он подумал, что вышел мастер — в круглой шапочке, которую надевал на голову во время работы, держа вверх ладони, блестевшие от сусального золота. Но вместо него он увидел перед собой молодую женщину, застывшую на месте и разглядывавшую его. Луций тоже смотрел на нее, не двигаясь, несколько смущенный. Незнакомка была миниатюрна и изящна; темные волосы обрамляли лицо, напоминавшее камею. Ничто в ее чертах и одежде, за исключением кошти, не указывало на ее парсийское происхождение. И на лбу знака касты тоже не было. Ее можно было назвать красивой, и она, без сомнения, была привлекательна, однако ей не хватало экзотики. Но что же тогда казалось ему в ней таким странным? Обеими руками держалась она за портьеру, как ребенок за подол матери. И Луций догадался, что она испытывала страх, сковавший ее, ощущала его безмолвное присутствие. Так можно, по-видимому, слышать язык цветов — вздох барвинка, когда над ним сверкнет серп косы. Он еще никогда не видел столь сильного, столь неприкрытого страха — исходя из самой глубины этого живого существа, он словно коснулся его, заставив содрогнуться. Он оглядел сам себя, как бы проверяя, что же в нем внушает такой ужас. И увидел свой мундир и понял, в чем причина страха девушки. Он поспешил назвать свое имя и сказал:
— Мое имя де Геер. Я проходил мимо и зашел, чтобы поприветствовать мастера Пери и справиться о его здоровье.
Слова его, казалось, сразу прорвали оцепенение, пальцы разжались и выпустили красный бархат. Повисшее в воздухе напряжение исчезло, и все в помещении стало вновь, как прежде. Свет от книг и зеленых зеркал опять заполнил его. Однако Луций все же услышал волнение в голосе, ответившем ему:
— Пожалуйста, садитесь. Меня зовут Будур Пери — мой дядя пошел во Дворец, за ним прислали. Но он мне вчера сказал, что футляр готов.
Она пошла в мастерскую, где хранились рукописи. На Проконсула это было похоже, что в такой день он как раз решил заняться своей библиотекой. В его окружении одни считали это его слабостью, другие — признаком превосходства, чертой аристократа-вельможи. И в том, и в другом была доля правды. Луцию нравилась эта его легкость. Власть князя проявляется не столько в конкретных действиях, сколько в его облике и стиле жизни.
Будур Пери снова вошла в комнату и передала ему футляр из красного сафьяна.
— Мой дядя надеется, что вы останетесь довольны.
Он открыл футляр, в котором лежало всего лишь несколько рукописных листков. Это были фрагменты из наследия Хайнзе: наброски к его роману из эпохи Возрождения.
— Прекрасный манускрипт. Я рад, что ему нашлось достойное обрамление.
Он провел кончиками пальцев по чуть волнистой поверхности кожи, словно стараясь разгладить ее.
— Дядя просил передать вам, что он мог бы под прессом выпрямить эти места, но он решил все оставить так, как то создала сама природа.
— И правильно сделал. Кожа не панцирь; она чувствует и дышит. Пусть будут видны ее поры.
Декор, избранный Пери, был очень скромен — узкая золоченая рамка по краю футляра. Клеймо, поставленное мастером, как обычно, на свою работу, было размером не больше герба Луция на его перстне с печаткой — копья и девиза вокруг него: «Поражающее цель без промаха».
— Прекрасный девиз, господин де Геер, — ваше имя указывает на франкское происхождение?
— Так может показаться на первый взгляд, хотя мы саксонских кровей. «Де гep» — копье, и «де» в нашем имени не столько уже родительный, сколько именительный падеж и выражает скорее характер, чем указывает на происхождение рода.
Он показал на эмблему герба, обвитую девизом:
— То же самое произошло и с острием копья, постепенно принявшим форму лилии, которую вы видите здесь. Оно стало растительным орнаментом, украшающим визитные карточки и книжные переплеты.
— Мне кажется, вы говорите об этом с сожалением, а должны бы быть благодарны вашим франкским предкам по материнской линии. Складывается впечатление, что саксы так и остались довольно диким племенем.
— Может, это и самое лучшее в наше время. Нам следует поговорить об этом более обстоятельно, когда я опять как-нибудь зайду сюда.
— С удовольствием. Приходите, пожалуйста, к чаю. Дядя будет очень рад; он мне много рассказывал о ваших беседах с ним. Мне хотелось бы порасспросить вас и о Хайнзе — не из простого любопытства: я защищалась у Фернкорна.
Луций поднялся.
— Я его только что видел. Говорят, в ближайшие дни он будет делать доклад на тему «Рождение индивидуума».
— Это его конек. Подождите, я вам запакую. — Она покачала головой. — Нет, тот страх, который напал на меня, — мне самой за себя стыдно. Однако, как вы полагаете — все уже позади?
— Можете быть в этом уверены. Зербони уже опять печет пирожки. Но если вы почувствуете опасность, позвоните мне. Вы всегда найдете во мне друга.
— Это вы говорите только так, из вежливости.
Он протянул ей руку:
— Ловите меня на слове.
Во дворце
Когда Луций вошел во Дворец, сигналы отбоя в коридорах возвещали о конце боевой тревоги. Даже