— Посмотри на меня.
Повернувшись на стуле, я недоуменно взглянул на нее. Шинку стояла вполоборота ко мне, глядя мне в глаза. Меня в который раз поразила полная неподвижность ее лица. Оно как будто замерзло, покрылось льдом изнутри, оставив лишь две влажных проруби на месте глаз. Когда она шевелила губами, мне почти чудился тихий хруст ледяной кромки.
— В чем дело?
— Нет. Ни в чем.
Я пожал плечами и вновь отвернулся, рассудив, что лучше ее пока не трогать.
— Я, кажется, не разрешала тебе отворачиваться, — видимо, я поторопился.
Тихо выругавшись, я опять посмотрел на нее. Та же поза, тот же взгляд.
— Слушай, да что с тобой сегодня?
— Скажи, ты сердишься на меня?
— Сержусь? За что?! — изумился я, спешно вспоминая события прошедшего дня. Вроде бы ничего такого…
Шинку сделала несколько шагов ко мне и требовательно подняла руку. Подняв ее, я, как обычно, посадил ее на колени, ожидая продолжения, но его не было. Сложив руки и уткнувшись в них взглядом, она тихо сидела, не делая попытки заговорить.
За окном проехала машина. По потолку в темноте пробежали бледные зайчики.
— Я почти заставила тебя убить человека.
Вот оно что…
— Нет. Не сержусь.
— Но должен.
— Почему?
— Не все так просто, Джун. Ты — мой слуга и обязан был мне повиноваться. Но к убийству принуждать не имеет права никто. Это моя вина.
— Твоей вины здесь нет. Это был мой выбор.
— Ты уверен в этом?
— Да.
И пусть я сказал бы ей то же самое, даже если бы в ту заваруху меня тащили за ногу. Это и впрямь был мой выбор — а если и не выбор, то, по крайней мере, вполне искреннее желание. С того момента, как назвавшийся Антраксом передал мне дневник нашего нового врага, с той секунды, как Суисейсеки, с трудом разбирая слегка знакомые ей западные письмена, прочла запись о его встрече с Суигинто и изготовлении фальшивой броши, — почти не отдавая себе отчета в этом, я хотел его смерти. Искренняя ярость бросила меня в атаку на сердце его сна, и ярость эта была именно моей. Я хотел отомстить.
Никто не смеет так обращаться с Шинку.
— А если я еще раз заставлю тебя это сделать?
Я промолчал.
— Ответь.
— Не знаю. Вряд ли.
— Это хорошо. Джун, я не знаю, что делать дальше.
— Я тоже.
— Зато Суисейсеки знает же, — донеслось от двери. Легка на помине. Щелкая подошвами, Суисейсеки пересекла комнату и остановилась перед нами, серьезно глядя на Шинку.
— О чем ты говоришь?
— Я знаю, что нам нужно делать же. Мы должны помириться.
— Что? — вздрогнув, Шинку впилась взглядом в ее лицо. Я и сам был весьма удивлен, но предпочитал молчать, понимая, что мое собственное мнение здесь играет далеко не решающую роль.
— Да! — Суисейсеки упрямо уткнула руки в бока. — Мы должны помириться с Соусейсеки и ее медиумом, и как можно скорее же. Ведь ты читала его дневник. И знаешь, чего он хочет.
— Он хочет всех нас обмануть, — холодно ответила Шинку. — Как обманул уже не раз.
— Это неважно же. Он уже опережает нас на один шаг. Если мы будем враждовать с ним, то просто не успеем же.
— Я знаю о нем такое, что…
— Откуда знаешь, Шинку?! — я едва не упал со стула, когда голос Суисейсеки вдруг сорвался на крик. — Какие у тебя подтверждения? Почему ты веришь какому-то уродливому чужаку в зеленой куртке, а тому, кто смог оживить Соусейсеки — нет?!
— В тебе говорит голос родства.
— А в тебе — голос спеси же! Я… я… Я не буду сражаться с Соусейсеки, слышишь?! Не буду же!
— Даже если она первой начнет Игру Алисы? Как тогда?
— Замолчи же! — крик Суисейсеки был почти неузнаваем. — Это… это ты во всем и виновата, если хочешь знать же!
— Я?! — в голосе Шинку взорвалось изумление. Она спрыгнула с моих колен и подошла к сестре.
— Да, ты же! Ты все это начала же! Ты сказала мне, что это не настоящая Соусейсеки, что ее надо запереть в лозе — а она была настоящая, а я ее чуть не убила же! Ты не хотела отдавать ему тело, и ему пришлось тебя обмануть же! Это была твоя собственная вина же!
Тишина.
Ожидая начала членовредительства, я благоразумно зажмурился и сгруппировался на стуле. И не сразу осмелился приоткрыть глаза, когда до меня донеслись не шум ударов и бьющихся стекол, а тихие всхлипывания.
Шинку обнимала Суисейсеки. Та тихонько плакала у нее на плече, уткнувшись лицом в алую ткань. Сестра смотрела поверх ее головы на меня, и в глазах ее было самое настоящее горе.
— Я не могу, Шинку, не могу!
— Знаю, знаю, — негромкий и тусклый голос Шинку вдруг пробрал меня мурашками. — Не плачь. Но я… я ведь тоже не могу, понимаешь, Суисейсеки?
Она протянула руку и незаметно помахала мне. Я послушно подошел и взял на руки эту горе- уборщицу, эту чертову куклу, эту самую вредную и самую преданную из Розен Мэйден. К моему удивлению, она не стала вырываться. Приникнув к моей футболке, она тихонько хныкала, вздрагивая плечами. Я почувствовал влагу на своей груди.
— Может, ты и права, — все так же бесцветно продолжила Шинку, подходя к окну. — И нам действительно нужно объединиться с Соусейсеки и ее медиумом. Но не проси меня с ним помириться. Может быть, когда-нибудь потом… но не сейчас.
Мы оба промолчали.
— Я должна навестить Канарию. Джун, ты пойдешь со мной.
— Хорошо, — осторожно отняв Суисейсеки от груди, я с удивлением обнаружил, что она уже спит. Утомилась за день, видимо.
— Да, и вот еще что…
Рука Шинку неторопливо, будто сомневаясь, нырнула в небольшой карман на платье, скрывавшийся под бантом.
— Когда мы вернемся, пришей его. Как ты и хотел.
* * *
Анжей не приходил в себя довольно долго, так что я уже начал серьезно беспокоиться, что он наконец-то решил поставить точку в своем долгом существовании прямо здесь и сейчас. И все же стоило позаботиться о том, чтобы как-то укрепить нашего негостеприимного хозяина, если он вдруг все же надумает очнуться. Обшарив мастерскую, мы с Соу все же обнаружили пару бутылок темного пива, — этикетки были яркими и незнакомыми — зачерствевший хлеб и головку сыра. Конечно, это было не совсем то, что требуется человеку на стадии крайнего истощения, однако лучшего в пределах досягаемости не имелось. Сложив добычу на стол, от греха подальше я осторожно, чтобы не разбудить, разоружил воинственного кукольника, засунул револьвер под шкаф и уселся отдыхать.
Мегу, баюкавшая Суигинто, села напротив меня и теперь откровенно клевала носом, вяло поводя
