видения, и Он услышал ее!
Я попятился, едва сдерживая трепет, когда увидел огромное лицо Его, с глазами — звездами и крылья его, толстые, черные, свернутые и ниспадающие складками, гриву на голове Его и нечто невиданное для народа нашего — руки, ладони с пальцами, что звенели и источали сияние. Он взглянул прямо в глаза мне и кажется, насквозь прозрел мою мелкую мятущуюся душонку — потому что показал мне зубы, огромные и жестокие, белые, несущие смерть нашему миру.
Но хотя внушал страх облик Его, был Он ласков со мной и спрашивал о делах моих, а я… я рассказывал. Впервые кто-то хотел знать мою историю, и это был не гворк, но божество.
А когда сказал я достаточно, последовал главный вопрос, низвергнувший меня на землю. Великий Пожиратель спросил, что я буду делать дальше, спросил, хотя знал. И выслушав ответ, исполнил мечту мою, старую, потаенную, запретную.
Бог дал мне настоящее имя.
Отныне и пока Темная Мать не покроет собой сущее, я зовусь Кассий, и устами моими глаголет пришедший судить и карать нас Пожиратель.
Он пел, черпая из себя таинственные знаки и вкладывая их в раскрытое сердце мое, просвещая и преображая меня согласно замыслу своему, серебром покрывая крылья мои и багрянцем закаляя жилы мои, фиолетом наполняя уста мои и изгоняя из глаз моих тьму слепоты.
Я видел то, что видел Он, и знал, как думал Он, и чувствовал так же. Избрание мое открылось мне, и жаждой служения преисполнилось сердце. Пожиратель пришел сюда не ради себя, но ради обета своего, и мы не были врагами ему — но лишь помехой. Он пощадил бы каждого, кто подчинился бы его воле, но я боялся. Боялся, что таких больше не найдется. 'Тогда ты станешь Кассием Лотом, маленький пророк' — сказал Он, и я знал, что имелось в виду.
Светлым посланником гибели влетел я обратно, и голос мой пронзил колокол от края до края, ведь теперь он мог звучать грозно и веско, словно 'гром'.
Тогда преисполнился я гордостью и величием, ведь это был час триумфа моего, и возвестил стае о том, что час их пробил.
— Смерть, — сказал я тогда, — явилась собрать жатву свою и сокровища свои возвратить. Всякий из нас, дерзнувший противиться воле Его, погибнет, ибо нет сил, способных противостоять Творцу!
Но многие ропотом ответили, и хулой, говоря, что Темная Мать сотворила все, а Пожиратель — чудовище и должен быть низвержен наверх, откуда явился.
— Смолкните же, безумные! Смиритесь и склонитесь перед грядущим Роком!
И склонились они. И убили меня первым.
Коракс
Как бы смешно это не звучало, но вера маленькой птички была настолько сильна, что во мне, казалось, проснулось новое существо, могучее, медлительное и голодное. Оно пришло сюда, как и было предсказано, и следуя путями пророчеств, посылало своего глашатая на смерть.
Соусейсеки наблюдала за тем, как я трансформировал Кассия, но не сказала ни слова, и слушая его, не перебивала. Только когда серебристой искрой полетел он к своему народу, Соу тяжело вздохнула, словно догадываясь. Но когда я повернулся, чтобы спросить ее о происходящем, она лишь приложила палец к губам, показывая, что разговоры могут и подождать.
Тяжело и неторопливо ступал я, идя — или шествуя? — к Гнездам, и серебро оставляло на стенах следы, словно сотни улиток проползали невидимо рядом.
Шум сотен птиц и слова Кассия донеслись до меня, а затем черной струной завис в воздухе его последний крик. Его эхо все еще металось под сводами колокола, когда вспыхнувшие нити электрическими искрами осветили произошедшее и в свою сокровищницу вернулся Великий Пожиратель.
Кассий еще был жив, и падая вниз, щедро кропя кровью пергамент и перья, он видел, как его божество явилось в силах тяжких, чтобы исполнить предсказанное им.
Тонкое пение знаков в его сердце сказало мне лучше всяких слов, что он понял все и все же простил. Бедный Кассий, отдавший все ради мечты. Теперь я знал, что за надоедливая мысль обрела его форму, и эту мысль нельзя было обмануть.
Острая боль пронзила правую руку, когда кожа-перчатка слетела с нее и метнулась вперед, щепоткой улавливая последнее дыхание умирающего.
И я его поймал.
Гворки кружились надо мной серой тучей, не решаясь напасть, и тянули какую-то литанию заунывными голосами. Я двинулся вперед, обращаясь к мерцающим переплетениям словами силы, словами власти, и память моя признала их.
Словно невероятная хлопушка разорвалась в колоколе, когда исчезла удерживавшая Гнезда сила. Сотни тысяч страниц закружились в неистовом хороводе, словно снежинки в вихре, а с ними напали и гворки.
Песнь их обращалась к Темной Матери, и призывала ее нести страх и гибель врагам, но Море было далеко и потому я не растворился в хаотическом потоке перерождений, а лишь замер, словно парализованный. В хоре их была идеальная гармония, способная противостоять моей власти, но они не учли одного. Я был не один.
Сияющий шар Лемпики ворвался в кружащиеся по ритуальным траекториям ряды гворков, разбрасывая их и терзая разрядами слепящей энергии, а следом явилась и его хозяйка.
Ножницы свистящими полукружиями плясали в ее руках, словно стальные ленты в диковинном танце, и только брызги крови и облачка перьев указывали на то, что танец этот был из репертуара кого-то вроде Шивы-разрушителя.
Мелодия распалась, рассыпалась под этим неожиданным натиском, и я снова обрел волю.
— Взвесил я вас и царство ваше, — усмехнулась Маска Лжеца, — и нашел вас очень легкими. Ваше время вышло вместе с дыханием Кассия Лота.
Серая туча опустилась на меня душащей горой пернатой плоти, и сотни яростных ртов открылись, чтобы откусить хоть кусочек ненавидимого и неостановимого Пожирателя, разрушившего их мир, но вдруг все на мгновение стихло, чтобы затем взорваться неистовым воплем — когда тел их коснулось чернеющее серебро.
В смерче осыпающихся страниц, бьющихся в агонии тел и карающих нитей Плетения невозможно было долго сдерживаться. Я боролся, но все же не сумел устоять. Я стал Великим Пожирателем.
Старые знания, старые книги, прочитанные мною за все эти годы, потоками хлестали в очистившийся мозг. Километры строчек свивались причудливыми клубками, обрастая ассоциациями, сравнениями, связями. Теперь я мог поверить, что у нас получится. Все получится…
— Посмотри, мастер, что я принесла тебе, — сказала Соу, подходя ко мне, бессильно привалившемуся к стене.
— Это… я, кажется, узнаю его, — прошептал я, глядя на пульсирующий комочек света, исходящий паром из крошечных буковок.
— Он умер, но вера в его сердце живет. Почему так вышло? Кем он был, этот Кассий?
— Я думаю, он был мыслями о тебе.
— Мастер? Ты действительно…
— Да, Соу. И я не обманывал его. Вот, — крепко сжатая в кулак рука приоткрылась, выпуская на свет маленькое белое перышко, волоски которого колебались под несуществующим ветром. — его дыхание, его жизнь.
— Дай его мне, мастер. Я сделаю то, что должна сделать.
— Соу?
— Кое-чему ты научил меня за это время. Позволь же показать это!
— Держи, только осторожней. Оно норовит улететь, если отпустишь. Но что ты…
Соусейсеки свела вместе ладони с пером и светлячком, зажмурилась, напряглась, словно сопротивляясь чему-то — и из ее запястий потек пульсирующий лазурью состав, тот, из которого я сделал ее призрачное тело когда-то. Он пополз по ладоням, ухватил перышко, утопил в себе засветившееся ярче сердечко, подернулся туманом, набух, раздался, тысячей знаков проступил и сгустился в маленькое мягкое тело, белоснежно — пернатое, с черными узорами на груди и крыльях, со спокойным и умиротворенным
