не заслуживает.
Она опять посмотрела на него, и на этот раз ее глаза зажглись искорками синего огня.
— Индейцы! — презрительно процедила она. — Зачем им этот крест? Они даже не понимают, что это такое! Они оставили его без присмотра, и его украли, и снова украдут, — ты ведь понимаешь это, правда? И что тогда будут значить все эти твои распрекрасные идеи о том, что хорошо и что плохо?
Вдали пыхтел 'паровоз — он привез сюда кое-какие товары из крупных городов. Адам полез в карман и достал пачку банкнот и несколько серебряных монет.
— Вот, — произнес он, схватив ее за руку, и положил деньги в ее ладонь. — Поезд скоро тронется, и если ты на него не успеешь, тебе два дня придется ждать следующего.
Советую поторопиться.
Она взглянула на деньги на своей ладони, не тронулась с места.
Помолчав, она заговорила, и ее голос был хриплым от недоверия:
— Так вот как? Ты привез меня сюда лишь для того, чтобы теперь отправить обратно? И куда я, по- твоему, должна пойти?
— Мне все равно, куда ты пойдешь, — ответил он резко. — У тебя теперь есть деньги, а это главное, что тебя волнует. Так давай иди!
Но на самом деле ему совсем не было все равно, и внезапно он получил ответ на вопрос, который его мучил все это время. Он понял, зачем привез ее сюда. Не потому, что он дал обещание Консуэло или Джереми Хаберу. Он мог бы оставить ее в Сан-Франциско. Но если бы он это сделал при тех отношениях, которые сложились между ними, когда ненависть кипела в его сердце, она никогда бы не вернулась к нему. Все было бы кончено раз и навсегда. А он не был готов отпустить ее. Оказывается, все объяснялось очень просто.
Может быть, она попытается сбежать от него в горах?
Но если сейчас она возьмет деньги и сядет в поезд, между ними все равно все будет кончено. Она исчезнет навсегда.
И хотя он чувствовал, как что-то сжалось у него внутри и сердце бешено заколотилось, он должен был выяснить это сейчас. Он должен предоставить ей этот шанс.
Он угрюмо произнес:
— Здесь хватит денег, чтобы вернуться в Сан-Франциско. Если тебе нужно больше, пошли телеграмму Тори Кантрелл или Консуэло Гомес в Каса-Верде, в Нью-Мексико.
Тебя всегда будут там ждать. Я не прогоняю тебя. Решай сама, что делать. Ты же сама говорила, что я тебе не нужен.
Она не отрываясь продолжала смотреть на деньги в своей руке. А потом она медленно сжала их в ладони. Адам почувствовал, как надежда, которая еще теплилась в нем, постепенно оставляет его.
Вдруг Энджел швырнула деньги ему в лицо. Несколько банкнот упали на его колени, монеты покатились по крыльцу.
— Я не хочу возвращаться в Сан-Франциско! А этого, — она презрительно ткнула пальцем в разбросанные купюры, — недостаточно, чтобы заплатить за этот крест. Пока он у тебя, мистер, я буду твоей тенью, и если ты думаешь по-другому, ты еще глупее, чем я предполагала.
— И все? — спросил он спокойно. — Это единственная причина?
Он видел, как она проглотила комок в горле, но она даже не взглянула на него.
— Я не убью тебя, когда ты будешь спать, — пообещала она, — если именно это тебя беспокоит.
Ее голос был хриплым, и она не отрывала взгляда от далеких гор, покрытых снегом.
— Но насчет всего остального я не могу тебе ничего обещать.
Адам стал собирать разбросанные деньги и складывать их в свой карман.
— Я мог бы заставить тебя сесть в поезд.
— Ты мог бы оставить меня в Сан-Франциско.
И тогда она взглянула на него. И когда их глаза встретились, было одно мгновение, когда они были близки к истине, если бы захотели отбросить в сторону завесу гнева и обиды. И это мгновение было достаточно долгим, чтобы напомнить им другое время, другое место и то, какими они тогда были… Какими смеющимися были их глаза тогда, на пляже, какими сладостными и сильными были их объятия, какими нежными были их слова, прозвучавшие в тишине. Все это еще жило в их глазах, скрываясь за злыми словами и необоснованными подозрениями, которые их разделяли, и одно прикосновение или всего лишь одно слово могло бы снова возродить все это к жизни.
Но Адам не нашелся что сказать, и Энджел отвернулась.
— Тебе нужно найти место, чтобы переодеться. — Адам сунул ей в руки узел с одеждой. — Впереди нас ждет целый день в седле.
Им не оставалось ничего другого, как отправляться в путь.
В начале своей поездки они проезжали через заросли низкорослого кустарника и через ручьи, вдоль которых росли виргинские и голубые дубы и ивняк. Это был огромный безлюдный край, где отдавалось эхом одиночество; их лошади, когда они ступали бок о бок под палящим солнцем или погружались в темную тень деревьев, казались совсем крошечными на фоне окружавшего их громадного пространства. Впереди, словно сказочный великан, возвышалась гора, которую хозяин магазина называл Эль-Дьябло. Ее неровный гигантский зуб раскалывал небо. Раньше Энджел приходилось колесить по суровым краям, переезжая из города в город, от лагеря к лагерю, передвигаясь на усталых мулах, на сцепленных вместе повозках. Но это было совсем другое. Ее радовало, что она была не одна… В то же время никогда еще за всю свою жизнь она не чувствовала себя такой одинокой.
По правде говоря, она до последней минуты не верила, что все зайдет так далеко. Она надеялась, что когда Адам останется один, к нему вернется здравый смысл и он поймет, какое глупое дело он затеял. Может быть, где-то в глубине души она все еще верила, что это не всерьез. Там, в Сан-Франциско, она довела его до бешенства, и хотя она по-прежнему не понимала, как их разногласия из-за креста могли до такой степени выйти из-под контроля, она наговорила ему грубостей, и он ей тоже. Поэтому сейчас он был в ярости и хотел встать в позу или преподать ей урок, как склонны поступать все мужчины в подобных ситуациях. Она думала, что дело было именно в этом… Так она думала до этого утра.
Но он только что попытался отправить ее обратно. Когда он вложил деньги ей в руку, она увидела, что он не блефовал, поняла, что это была не поза, в тот момент его глаза были холодными. И тогда по ее телу пробежал странный холодок, чего раньше с ней никогда не случалось. Даже сейчас, когда пот струился по ее шее, а солнце, отскакивая от голой земли, выжигало ей глаза, внутри у нее царил холод и ее сотрясала дрожь. Она больше не нужна Адаму.
Но может быть, больше всего ее потрясло, испугало, рассердило и смутило то, насколько важным это оказалось для нее. Разве она с самого начала не знала, что такой мужчина, как Адам, никогда не станет постоянной частью ее жизни?
Она взяла у него то, что он захотел ей дать, — одну ночь любви, одну ночь ощущения того, что она в его объятиях по праву, одну ночь истинного восторга, парившего на краю целого мира возможностей. Она предложила ему стать его женщиной так долго, сколько он этого захочет… А потом он предложил ей выйти за него замуж. Он с самого начала знал, что она собой представляет, и все равно предложил ей выйти за него замуж. Вот это было обиднее всего. Вот почему она так злилась: на него — за притворство, на себя — за то, что ему поверила.
И вот настал момент, когда он вложил деньги ей в руку и посмотрел на нее жестким, отстраненным взглядом, и она поняла, что все кончено. Еще одна мечта, растворившаяся в тумане. Она должна была быть к этому готова. Ей с самого начала нужно было понять, что прекрасное никогда не бывает настоящим, что подобное не случается с такими, как она.
Но никогда еще она не испытывала такой боли, как в то мгновение, когда она сама своим упрямством разрушила свою самую большую мечту. Еще никогда она не чувствовала себя такой опустошенной и разбитой.
А может, надо было сесть в этот поезд? Что ее ждет здесь?
Даже крест… Она могла забрать его у Адама только силой, а на это она не пойдет. Адам, конечно же, догадывается, что она не сделает этого, не сможет сделать. Может быть, в какой-то маленькой частичке ее души до сих пор еще теплилась надежда, что Адам передумает. Может быть, она почти внушила себе, что
