лица, жесты, походку. Она постоянно думала о его самоотверженности, твердости, смелости – и о нежности, когда он впервые познакомил ее с волшебством любви.
Если раньше Энн желала оставаться независимой и свободной, то теперь хотела одного – Доминика.
Было уже за полночь, когда Доминик постучался в номер Энн. Сердце его колотилось так, будто он в первый раз шел на свидание.
Часа два назад он вышел из дому, вроде бы прогуляться, и ноги сами принесли его к отелю. Некоторое время он бродил в нерешительности перед входом, потом все же поднялся на шестой этаж.
Она открыла дверь – и отступила в глубь холла.
– Ты? – Зеленые глаза Энн расширились. – Что-то случилось?
– Да, случилось. Могу я войти?
– Конечно. – Она повернулась и вошла в гостиную.
Только тогда он заметил, что на ней надета голубая рубашка. Его рубашка. Та самая.
– Я не знал, застану ли тебя в отеле. Похоже, ты не такая уж любительница перемен, как раньше.
– Я еще не определила своего нынешнего отношения к переменам. Моя работа над «Ладюри-ретро» еще не закончена, но месье Бернар уже предложил мне новый контракт. На несколько лет.
– Так ты остаёшься? – глухо спросил Доминик, удивляясь, почему говорит совсем не о том, о чем пришел поговорить.
– Не знаю. Тебе удалось починить мотоцикл?
– Как ни странно, да.
– А счет принес?
– Нет. – Он подошел ближе. Энн отступила на шаг.
– Ладно, неважно. Сейчас я достану чековую книжку и выпишу тебе чек... – Она пошла в спальню.
Повинуясь неведомой силе, Доминик последовал за ней.
– Плюнь на счет, Энн, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Почему ты носишь мою рубашку?
– Потому что она... очень мягкая. – Голос ее понизился до грудного шепота. – Если хочешь, я верну ее.
– Нет. – Настольная лампа рядом с кроватью отбрасывала нежный розовый свет. – Нет, – повторил Доминик твердо и сжал кулаки. Зря он все это затеял. Надо сейчас же уйти и больше никогда не возвращаться.
– Доминик... что-то не так?
Он пробормотал нечто невразумительное, рванулся к ней и заключил в объятия. Губы их нашли друг друга и слились в жадном поцелуе. Рванув пуговицы на рубашке, Доминик сорвал ее с молодой женщины. Энн, совершенно обнаженная, если не считать шелковых трусиков, изогнулась ему навстречу и обвила его шею руками.
Затем, столь же неожиданно, Доминик отстранил ее от себя и застыл, тяжело дыша. Через минуту он заговорил:
– Если хочешь, чтобы я ушел, просто скажи об этом.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
– Послушай, Энн, я хочу заняться с тобой любовью. Именно любовью, а не сексом, ты слышишь меня?
Она подняла тонкие брови и взглянула на него сияющими глазами.
– Да. Я тоже хочу любви.
Доминик стоял так близко, что чувствовал ее дыхание.
– Когда я пришел сюда, то нарушил данное себе слово, – хрипло произнес он, вдыхая нежный запах ее волос. – И уходить теперь не собираюсь.
– А я и не дам тебе уйти, – прошептала она и потянулась к нему.
Но Доминик успел раньше. Он подхватил ее на руки и понес к кровати. Положив ее, он быстро стянул через голову рубашку, и...
Энн рассмеялась удивленно и радостно.
– Доминик, дорогой, на тебе же ремень от «Ладюри-ретро»!
– Именно, – ответил он, проводя пальцами по ложбинке между ее грудей. – Любой хороший муж поддерживает дело своей жены.
– Муж?
Они просто посмотрели друг другу в глаза и поняли все без слов. Тела их уже давно жаждали соединения, но души еще не до конца обрели друг друга.
– Конечно, если ты возьмешь меня в мужья. А если нет, то мы будем жить с тобой вместе, пока ты здесь. И я не стану тебя удерживать. Будь вольна поступать, как хочешь.
– А я никуда и не собираюсь, – прошептала Энн, целуя его в шею. – С тобой я готова поселиться даже в шалаше на окраине...
