семя распространится по небесам… тогда за сто тысяч лет человек может заселить всю галактику, что я и видел в душераздирающем симе. Пятьсот миллионов звезд, и на каждой — десятки миллиардов потомков живущих в нашу эпоху.
Так каковы были бы наши с Джулсом шансы родиться сейчас, так рано?
Если бы какое-нибудь божество наклонилось и выдернуло наугад произвольного человека из этого бесконечного множества тысячи миллиардов миллиардов человек, с какой вероятностью ему попался бы я — или кто-либо другой из этого века? Сотни миллиардов против одного, вот с какой. Потрясающе маловероятно.
В таком случае, для того, чтобы мое существование здесь и сейчас было бы хоть сколько-нибудь, хоть немного вероятным, а не исключительным случаем, моей эпохе следовало бы наступить где-то около XXII века. Как и вышло. Но все это имеет смысл, только если число людей почему-то прекратит расти около 2150 года.
Я действительно существую. Вероятностное единство. Вероятностная определенность. Значит, из этого следует… Мое сознание съехало с рельс жестокой логики. Из этого следует, что будущее должно быть предрешено, закончено, задолго до того, как произойдет великая экспансия на небеса. Иначе, мое собственное нахождение в пространстве и времени есть исключительная невероятность… а ведь у нас нет никаких причин полагать, что мы живем в особенном месте или эпохе.
Моя голова болела, глаза слезились, потому что такая логика, в свою очередь, означала, что я таки живу в особенном месте и в особенное время — в последнюю эпоху перед концом человечества.
— Эй, ты ведь предпочитаешь черный с сахаром, верно?
Вспотевший и разбитый, я взглянул на Джулса и взял у него кружку с чаем. Он оказался слишком горячим и сладким. Я обжег губы.
— Ну хорошо. Я не буду с тобой спорить. Надеюсь, в Судном дне есть какая-то лазейка, но я ее, в любом случае, найти не могу. Что дальше? Я не вижу никакой связи между тобой, и Рут, и Купом, и Лун, и всеми остальными. Не говоря уже обо мне. Мы что, какие-то космические хранители записей? Бухгалтеры вечности? — я скривился. — Неплохое название для группы.
— Игроки, мой милый мальчик, не считают ни бобы, ни людей. «Весь мир — театр, а люди в нем — актеры», — преподобный встал. — Он знал, о чем говорит, старый фигляр.
— Шекспир? Я, хоть убей, не понимаю, как кто-либо из нас связан с гипотезой Судного дня. Даже если Вселенная — это Состязание, что помешает ему длиться вечно?
— О, Деций очень доступно объяснит тебе это, когда вернется со станции Иггдрасиль. Он наблюдает за рождением богодетишек, которое, без сомнения, способно прервать сей поток…
— Одиссей? — несколько визгливо переспросил я.
— Наш брат Деций, — Джулс выглядел скорее раздраженным, нежели веселым, однако мое непонимание его развеселило. — Он с командой наблюдает за параллелью, в которой локальный космос готов коллапсировать в сингулярность Точки Омеги.
— Что?
— Да не обращай внимания, — отмахнулся преподобный. — Весь мир — театр, и игрокам приходится выходить на сцену.
— У них обычно есть входы и выходы, — заметил я.
— И правда. Вот как раз один из них, — я каким-то образом умудрился поставить кружку и взять его за руку, сухую и крепкую. — Дай мне Рут.
Занавес космической сцены открылся. Леди — машинная библиотекарша подняла глаза. Перед ней на патологоанатом ич ее ком столе лежал обнаженный труп. Она вскрыла его и теперь копалась в голове. Мне стало нехорошо, но от удивления я этого не заметил.
— Джулс. Я ждала тебя раньше. Заблудшее чадо с тобой? Ах да, вижу, — Рут неосознанно потянулась тонкими пальцами к своему левому плечу, где остались отпечатки моих ботинок. — Заходите, не стойте на пороге.
Мы шагнули в проход, а робот Джеймс Фенимор остался расслабленно лежать на диване; он подмигнул мне на прощание. Я уставился на кишки и услышал, как за спиной закрылось окно.
На столе лежал мертвый бургер с плохими волосами, которого Лун и Мэйбиллин затащили, точнее, пытались затащить в ванну внучатой тетушки Тэнзи.
И, конечно же, теперь, беззастенчиво разглядев покойника, я увидел, что он не человек. Несмотря на запекшуюся кровь — еще один робот, как мусорщик Куп. Правда, судя по всему, с другой стороны политического барьера.
Очаровательный голос, который я слышал лишь один раз в жизни — и который с тех пор постоянно звучал в моем сердце — спокойно произнес:
— Если мы не обнаружим, что управляет этими мерзкими тварями, все Соглашение перестанет существовать.
Я обернулся, ослабев от возбуждения. Она встретила мой взгляд.
— Привет, — сказала Лун и улыбнулась мне, словно лучик солнца. — Полагаю, ты не Эмбер?
— Лун, — придушенно отозвался я. И, справившись с волнением, ответил: — Я — Август.
— Да, — отозвалась она, после чего загадочно добавила: — Семейству Зайбэков придется исправить стишок, не говоря уже о календаре. Шесть бесстрашных дев, шесть отважных мужчин. В любом случае, так выглядит гораздо симметричнее.
— Что? — выдохнул я.
— Состязание миров только что стало еще интереснее, Август, — сказала она.
Девять
Разбрызгивая бриллиантовые капли света, похищенный Джан Зайбэк корабль-каббала отошел от созвездия Стрельца и двинулся во внутреннюю Солнечную систему, находящуюся в десяти а.е. [18] от Солнца. В параллелях Матрешечного мира Джулса корабль уже давно оказался бы глубоко в недрах огромных концентрических оболочек Дайзона, однако в местной вселенной Джан — мире, в котором Бар Кохба [19] победил римлян — жизнь оставалась редкостью, и яркие свободные звезды по-прежнему мерцали во мраке.
Засмеявшись от радости, она откинулась в своем командном кресле. Повинуясь ее капризу, расширенное трехмерное изображение менялось со скоростью света на огромных экранах. Окольцованная сфера Сатурна висела в темноте в окружении своих спутников. Несколько минут сжатого времени она красовалась под кораблем — полосатый абрикос в золотых кольцах, разбитых тенями — затем исчезла в темноте за спиной. «Повешенный» несся к Солнцу, идя чуть выше эклиптики с половинной скоростью света, но сейчас начал замедлять ход, выбрасывая из сопел темную энергию. С его нынешней скоростью, до Земли оставалось меньше двухсот минут бортового времени, однако корабль не мог преодолеть ограничения законов физики, и даже темной энергии они были не по зубам. По замедляющейся траектории Джан предстояло лететь еще много часов, и ее это устраивало. Она положила ладони на свой череп, который до недавнего времени брила наголо. Отросшие колючие волоски кольнули ладони. Джан наблюдала за очередным выбросом чистой энергии на экранах. Эта картина вызывала у нее довольную улыбку, щекотала тело, словно хороший секс. Иногда, ей казалось, что ее тело слилось с кораблем, и вместе они стали чем-то большим.
— Нет уж, — Джан ткнула в панель управления острым каблучком своих безносых туфелек. — Ты, паршивый старикан — всего-навсего очередная мышеловка.
Раздался знакомых шелест, словно холодный осенний ветер пронесся над сухими листьями, и обнаженное предплечье Джан шевельнулось. Великолепная татуировка, изображающая фею, расправляла свои голубые крылышки.
— Снова разговариваешь сама с собой, Джан? — осведомилась Сильвия тихим насмешливым голоском. — Или это был монолог перед космическим кораблем?
