спиной у него опять промелькнула Дженет.
– В чем дело, Танбридж? – спросил Карр, подумав о том, что стоит, пожалуй, пригласить священника и провести обряд очищения. Он подумывал об этом с тех самых пор, как дух Дженет неизменно стал преследовать его. Не то чтобы это пугало, но действовало как-то неприятно. Танбридж подошел ближе:
– Здесь присутствует человек, о котором вам нужно знать. Это Томас Донн.
– Донн? – Карр снова поднес бинокль к глазам, настроил его и посмотрел туда, куда указал Танбридж. О Боже! Танбридж прав! Карр увидел высокого широкоплечего шотландца со смуглым, как у дикаря, лицом, с серыми глазами, взгляд которых был направлен куда-то вверх. Карр повернул бинокль в направлении, куда смотрел Томас. Конечно, он смотрел на Фиа, но в его взгляде сквозило холодное презрение. «Вот это уже интересно», – отметил Карр.
Бедняжка Фиа! Насколько известно Карру, Донн был единственным человеком, к которому Фиа относилась серьезно. Теперь Донн стоит и рассматривает ее, а на лице у него любви ровно столько, сколько было бы, рассматривай он ядовитую змею. Карр улыбнулся.
Томас Донн, урожденный Макларен, последний из рода Макларенов, лишенный всего наследства и высланный с родных земель. Карр знал, что Донн – Макларен. Ему это было известно очень давно. И, похоже, он был единственным, кто знал это. Он полагал, что Донн никогда не вернется в Англию, для него это было слишком опасно, но он все-таки вернулся. Интересно почему?
Взмахом руки Карр отпустил Танбриджа, и худосочный человечек мгновенно растворился в толпе.
Карр небрежно опустил бинокль и встал, собираясь выйти из ложи. Он опирался на серебряную трость, которой пользовался с тех самых пор, как в замке случился пожар и он сильно обгорел. Томас Донн, бывший Макларен, интересовал его гораздо больше, чем опера, и, конечно, больше, чем Суон.
– Лорд Карр, – засуетился Суон, – могу ли я что-нибудь принести? Что-то случилось?
– Нет, Суон, все в порядке, – ответил Карр. – Я бы никогда не допустил, чтобы что-то случилось.
Глава 3
– Она не стоит тебя, Джим. – Томас в отчаянии взъерошил волосы рукой. Они говорили об этом с тех пор, как Томас увидел, что Джеймс, стоя перед зеркалом в холле, начал повязывать шейный платок. Томас саркастически поинтересовался: – Леди Фиа нравится, когда окружающие ее мужчины к ней крепко привязаны?
Зря он сказал это. Томас молчал всю неделю, но сейчас его словно прорвало. Он боялся, что Джим превратится в раба Фиа Меррик. За эту неделю Томас много чего наслушался о ее похождениях, о вольном поведении, о ее распущенности. Ко всему этому быть поклонником леди Фиа небезопасно для здоровья. Репутация ее висела все время на волоске и требовала постоянной защиты.
Джеймс наверняка слышал эти истории, и все же, казалось, для него они не имели значения. Каждый вечер он спешил к ногам Фиа с дорогими подарками. Томас в гневе сжал кулаки.
– Том, ты просто не понимаешь, – возразил Джеймс. Его голос, гневно звучавший еще минуту назад, был спокоен.
– Надеюсь, что понимаю, – пробормотал Томас. Он понимал, что Фиа неотразима. Кожа ее бела как молоко, уста притягивают, взгляд глаз под черными густыми ресницами так же дерзок и мудр, как взгляд Лилит[2]. – После того что было у тебя с Амелией, как ты можешь смотреть на...
– Остановись! – Глаза Джеймса, обычно столь безмятежные, сейчас сверкали. – Еще немного, и я рассержусь.
– Я не буду драться с тобой на дуэли, Джеймс.
– Но мне приходилось пользоваться и кулаками. Томас горько усмехнулся. Он очень многим был обязан этому человеку. Он в прямом смысле был обязан ему жизнью. Именно Джеймс Бартон выкупил Томаса у настоящего садиста, рабом которого был Томас. Через неделю Джеймс взял его матросом на свое судно.
Джеймс никогда ни о чем не расспрашивал Томаса, никогда не интересовался его прошлым, а сам Томас ни разу не заговаривал с ним об этом, хотя и сказал Джеймсу, что намеревается когда-нибудь распроститься с морем и возродить родовой замок в Шотландии. Он считал, что если расскажет Джеймсу о своей связи с Мерриками, то тем самым затруднит исполнение своей мечты. И еще. Джеймс обязательно отметил бы, что Фиа была еще ребенком, когда Карр предал Макларенов и украл у них родовое поместье.
– Какими чарами она тебя околдовала?! – воскликнул в отчаянии Томас.
– Ты просто настроен против нее. Она мне сказала, что так и должно быть. Но ведь ты ее не знаешь, Том. – Лицо Джеймса стало серьезным, в голосе послышалась мольба.
– Это она сказала тебе? – Том не обратил внимания на его мольбу. Воспоминания нахлынули на него.
Фиа известно, что он в городе, что он и Бартон – компаньоны. Наверняка она предупредила Бартона, что Томас будет категорически против каких-либо отношений между Джеймсом и ею. Эта сука опередила его. В нем закипала ярость.
– Что она тебе сказала? – требовательно спросил Томас.
– Что когда-то ты был другом ее брата, гостил у них в доме, делил с ними стол, спал с ними под одной крышей, а потом предал ее брата, лишив его единственного, что ему было нужно в жизни, – женщины, которую он любил.
Острое чувство вины возникло неожиданно и было особенно острым, потому что Джеймс сказал правду. Фиа рассказала ему то, что действительно случилось. Но все было совсем не так просто.
– Я объяснил ей, что она, вероятно, ошибается, точно так же, как ты ошибся в ней, Томас.
– В одном я не ошибаюсь, – упрямо возразил Томас. – Она сделала из тебя свою собачку.
– Черт побери! – взорвался Джеймс. – Ты ничего не понимаешь, Томас. Ничего.
