– Да. И если в Виндзорском замке снова случится пожар, мы по крайней мере будем знать причину, дорогая.
Немка переоделась в свое февральски серое и удалилась, прижимая к груди пакет с покупкой. Понурая манера держаться вновь вернулась к ней, но, проходя мимо Кэролайн, она заговорщически ей подмигнула и одарила улыбкой благодарности.
– Она ненавидит своего мужа, – заметила Кэролайн, когда за дамой затворилась дверь.
– Она что, тебе говорила? – удивилась я.
Кэролайн окинула меня снисходительным взглядом:
– Но, Анжела, это же сразу видно! Она боится его потому, что боится своих тайных желаний.
Подобная проницательность, порой сквозившая в высказываниях Кэролайн, всегда меня удивляла. К тому же она оказалась абсолютно права. Три дня спустя немка вернулась – прикупить каких-то аксессуаров. На ней был легкий летний костюм, выгодно подчеркивающий стройность фигуры, темные волосы красиво ниспадали на плечи. Глаза сияли. Заметив Кэролайн, она тут же бросилась к ней и обняла. Они затарахтели по-немецки, после чего Кэролайн начала совершать марш-броски к корзинам с аксессуарами и, возвращаясь, всякий раз добавляла какую-нибудь вещицу ко все растущей горке на столе. Но большую часть времени они просто оживленно беседовали и пили кофе. Приближалось время закрытия магазина. Тут женщина вдруг нервно взглянула на часы и подбежала к окну. На улице был припаркован официозного вида серый «мерседес». Немка расцеловалась с Кэролайн, приветливо махнула рукой мне и Гейл и торопливо вышла из магазина со своим пакетом. Кэролайн крикнула ей что-то вслед по-немецки. Женщина обернулась и как-то совершенно по-девичьи весело рассмеялась. Я видела, как шофер в серебристо-серой униформе распахнул перед ней заднюю дверцу… И мельком успела заметить фигуру мужчины в темном костюме, принявшего у нее покупки и затем обнявшего ее, после чего оба они скрылись за затемненными стеклами.
– Ну, Кэролайн, – заметила я, – ты превзошла самое себя! Если уж его превосходительство герр посол лично привозит ее к нам в лавку в посольской машине…
Кэролайн насмешливо улыбнулась:
– Да уж, что верно, то верно. Ты права, это действительно посольская машина. Но только посол другой. Видно, решила махнуться послами на том королевском приеме. Там сидел посол Италии.
Гейл откинула рыжие волосы и хрипло расхохоталась:
– Тогда все о'кей! Общий рынок, дорогая, ничего не поделаешь!
Изумление мое не исчезло.
– Скажи, Кэролайн, как же ты все-таки умудрилась? Она скроила гримаску – воплощенные неведение и невинность.
– Я? Но при чем здесь я? – воскликнула она. – Я просто слушаю, а они выкладывают мне все как на духу. – Затем она обернулась к Гейл. – Вот ты добрая католичка, ты поймешь, – добавила она. – Это называется исповедь.
Я заметила, что для исповеди нам не хватает эдакого деревянного закутка, возле которого сидит исповедуемый, а священник клюет носом и делает вид, что дает тебе добрый совет.
Кэролайн рассмеялась:
– Но у нас уже имеется такая штука! – Она указала на автомат. – Здесь они и исповедуются. И никакого священника не нужно.
Гейл радостно захлопала в ладоши:
– Ты права, дорогая! Кому нужен этот дурацкий священник! Вот только надо придумать название нашей исповедальне. Не могу же я заявить посетительнице: «Ну а теперь, милочка, идемте исповедоваться кофейной машине!»
– Будет тебе, Гейл, – сказала я. – Ты у нас католичка, вот и придумывай название сама.
Гейл призадумалась. Затем глаза ее оживились.
– Тогда вот что, – важно заявила она. – Еще в школе слыхала я одну историю, ее рассказывали монахини. И речь там шла о самом известном и жестоком исповеднике всех времен, некоем испанце по имени Торквемада… К тому же и машина у нас совсем древняя. Так что, я считаю, очень подходящее имя – Торквемада. Как вам, а? А теперь, ради всего святого, я просто умираю, до чего хочу выпить! – добавила она, открывая небольшой шкафчик, стоящий рядом с автоматом.
Вот так мы окрестили нашу машину. И чтобы отпраздновать это событие, выпито было немало, после чего мы с Кэролайн благоразумно решили отправиться домой на такси. И всю дорогу громко хохотали и мысленно поднимали тост за величайшего испанского инквизитора, чей яростный и неуемный дух вселился в нашу машину, некогда спасенную мною от печальной участи оказаться на свалке.
Такси остановилось возле особняка Кэролайн. Я же, несколько нетвердо держась на ногах, двинулась через парк к дому. Жизнь казалась одновременно прекрасной и абсурдной, и у меня вдруг появилось предчувствие, что самое главное, самое прекрасное и удивительное еще впереди. Удивительное, несомненно, относилось к Торквемаде, который вот уже пять веков как скончался; прекрасное – к Джошу Келвину, который находится в пятистах милях отсюда. И, как я от души надеялась, был до сих пор еще жив и здоров.
А где-то посередине между этим удивительным и прекрасным находилась моя реальная и обыденная жизнь – муж, дочь, дом, наша лавка.
Ральф перечитывал «Дядю Ваню». Рейчел смотрела телевизор. На коленях у нее пристроилась Фатва.
– Привет, мам! Ты в порядке?
Я не была уверена в ответе.
Глава 6
ТОРКВЕМАДА
Трудно было заставить людей поверить в то, что в магазине у нас имеется автомат для варки кофе-экспрессо, наделенный магической силой. Вдоволь наговорившись и отсмеявшись по этому поводу, мы не очень-то верили в это и сами. Однако, наблюдая за тем, какое воздействие оказывает он на посетителей, нельзя было не заметить, что аромат кофе так и притягивал, заставляя людей собираться возле Торквемады. А уж оказавшись там, они начинали говорить, высказывать самые сокровенные свои мысли и устремления – свободно и раскованно, даже с какой-то радостью, пусть даже прежде за ними ничего подобного не наблюдалось. За короткое время Торквемада умудрился выведать не меньше тайн, чем испанская инквизиция, использовавшая средневековые орудия пытки. В знак благодарности и признания той могучей силы, которой был наделен наш автомат, я время от времени уважительно и усердно натирала его сверкавшие медью и хромом бока – до тех пор, пока Торквемада не начинал буквально излучать притягательное сияние, призывая всех входящих немедленно устремиться к нему и облегчить свои грешные души. И именно так они и поступали, словно им больше нечем было заняться. Словно они были околдованы.
Заметила также, что женщины предпочитают исповедоваться, примерив новый костюм или платье, снятые с вешалки. Впервые попав в наш магазин, они вели себя сдержанно и почти не разговаривали. Но, вынырнув из примерочной в новом наряде, тут же устремлялись к кофейной машине. И сразу начинали выкладывать совершенно поразительные факты и подробности из своей жизни. Они рассказывали о своих мужьях, любовниках, несчастьях, надеждах, мечтах, снах, фантазиях, страхах и разочарованиях. Словно выбранные ими – или нами для них – наряды высвобождали из застенков обыденности, призывали найти утешение в исповеди перед кофейной машиной. Освободившись от старой одежды, они будто сбрасывали вместе с ней и кожу.
Торквемада оказался способен творить настоящие чудеса. Как-то однажды, сонным августовским днем, в магазин зашла дама, которую немного знала Гейл. Дама пребывала в крайне возбужденном состоянии. Примерно в возрасте Кэролайн – лет тридцать пять – сорок, – темные волосы строго зачесаны назад и открывают лицо, еще недавно отмеченное нежной красотой, но теперь какое-то затвердевшее и мрачное. Скорее маска, а не лицо, причем маска, говорившая о том, что скрываться под ней может что угодно, только не счастье. Как только она переступила порог, мне показалось, что в лавке стало холодно и сумеречно.
Гейл подошла к ней. С минуту они тихо беседовали о чем-то, затем вместе обошли ряды вешалок, рассматривая платья. Гейл выбрала темно-синее шелковое от Джин Мюр и протянула даме. Та с некоторым
