Решение 2: найти обслуживающую фирму для Дня рождения королевы.
Решение 3: пойти вечером с Томом куда-нибудь и нализаться.
Но сначала я отправлю это письмо.
Со всей любовью.
Рут.
Дорогой Гарри!
Помню, что в детстве дни рождений всегда завершались слезами. И теперь тоже.
Мой на прошлой неделе оказался чреват катастрофой. Я предвкушал вечер наедине с Рут – вечер, который, я надеялся, все возродит. И вместо этого – фарс эпохи Возрождения. Вместо тихого обеда a deux,[22] который дал бы мне возможность убедить Рут, что мои отношения с Ангель чисто платонические, в мою честь был сюрпризом устроен званый обед. И, как оказалось, сюрпризы этим не ограничились. Явился мой самый нелюбимый из ухажеров Рут – Том Бренд, писака, подвизающийся в желтых газетенках. И еще мой второй секретарь, которого я вижу каждый день и без которого в этот вечер вполне мог бы обойтись; плюс его дебильная жена – как всем известно (видимо, за исключением Рут), слезливая любовница (в числе многих) испанского министра финансов, который тоже оказался среди наших приглашенных. Его собственная жена – откровенная лесбиянка, живущая частично с усатой дамой из Висконсина, которая (как ты, видимо, уже догадался) также присутствовала на обеде.
Вечер не был исполнен дружеского веселья. Положение не исправила и решимость Рут самой приготовить обед – идея, какую ни при каких обстоятельствах удачной не назовешь. К счастью, дело происходило в субботу, так что у меня было воскресенье, чтобы прийти в себя. За остальных ручаться не могу.
Ну, хотя бы День рождения королевы не пострадал от кухонных огнеметов Рут. Я распорядился поставить шатер в саду посольства и приложил все усилия, чтобы занимать заезжего заместителя министра иностранных дел. Полагаю – а ты как журналист, конечно, знаешь это твердо, – что двенадцать лет в оппозиции не могут не привести к тому, что восприятие мировых событий несколько утрачивает свежесть; однако я полагал, что он все-таки должен был знать о смерти генерала Франко. Конечно, не исключено, что я к нему несправедлив, и просто зубодробильный тон его спича создавал впечатление, будто он ставит на место фашистский режим. Без сомнения, он готовил этот спич двенадцать лет. К счастью, по-английски он говорил с таким нортумберлендским акцентом, что его скорее всего никто не понял.
Рут, должен я сказать, этого мнения не придерживалась. После того как мы верноподданнически выпили за здоровье Ее Величества, она благородно – и при всеобщем внимании – кинулась защищать либеральные идеалы здесь, в Испании, буквально вцепившись в злополучного заместителя министра, который был совсем сбит с толку. Я очень ею гордился до того момента, когда эти либеральные идеалы не ударили ей в голову. Возможно, этому содействовал превосходный вкус моего предшественника в том, что касалось посольского винного погреба. В любом случае утренние газеты извлекли максимум из ее утверждения, что Гибралтар всего лишь паршивая скала, и пусть ее заберут испанцы при условии, что обязуются приглядывать за обезьянами. Боюсь, пресса решила, что она подразумевала английское население Гибралтара, что и запечатлелось в нескольких изобретательных карикатурах.
Как ты легко себе представишь, все это доставило мне немало хлопот. Звонок из резиденции премьер- министра не состоял исключительно из комплиментов, хотя мне удалось напустить тумана, заверив П-М, что моя жена имела в виду лишь экологическую ситуацию, а неприглашенные испанские журналисты без малейшего на то основания придали ее словам политическую окраску.
Короче говоря, Рут не меняется. А что до закона Конвея, он давно утратил силу.
Слава Богу, третий день рождения обошелся без слез. День рождения Ангель. Она призналась, что всего лишь ее двадцатый: она постеснялась сказать, что практически еще не вышла из подросткового возраста, когда познакомилась со мной. Так трогательно! Она – прелестнейшее существо: я чувствую себя в раю, просто глядя на нее. Я обещал в ближайшее время свозить ее в Толедо на уик-энд; она влюблена в Эль Греко и, сказать правду, часто напоминает мне одну из его Мадонн.
Не уверен, как мне отнестись к тому, что ты уподобил меня «пуританскому Гумберту-Гумберту». А что до того, будто Ангель почти наверняка «настоящая маленькая шлюшка» и у меня просто не хватает ума увидеть это, так позволь тебе сказать, что в мире есть женщины, которые ищут чего-то другого, кроме membrum virile, хоть ты и прилагаешь все усилия, чтобы избежать их.
Я испугался за тебя, узнав, кто этот сенатор. Надеюсь, его супруга – сама сдержанность, или твои дни в Вашингтоне уже сочтены. Еще одно-два заявления Рут о будущем Гибралтара, и мои здесь тоже завершатся.
Возможно, мы оба кончим в Бейруте заложниками собственной судьбы, если не «хизболла».
Как всегда
Твой.
Пирс.
Дорогая мадам Ваше Превосходительство!
Я понятия не имел, что тебе приходится переносить, и испытал настоящий шок, когда увидел, до чего тебя довели. Не знаю, помог ли наш нежно-грустный вечер в Мадриде. Ну, хотя бы вино как будто помогло. Ты сказала, что быть с кем-то, кого ты знаешь почти так же долго, как Пирса, уже утешение. Я был тронут. Возможно, я тебе не подхожу как мужчина (а пятнадцать лет, пожалуй, достаточный срок, чтобы я это признал), но зато у нас есть дружба – нечто более редкое, чем романтичная любовь или секс, и, вероятно, более прочное.
Прости меня за сентиментальность. Но я сентиментален.
Меньше всего ты нуждаешься сейчас в моей нотации. Просто сообщи, нет ли хотя бы чего-то, что я мог бы сделать для тебя. Дать Пирсу коленом в пах? Писать тебе анонимные письма на бумаге с грифом палаты лордов? Соблазнить эту девчонку? Может, просто прыгнуть в самолет и пригласить тебя на еще один долгий поздний обед? Из всех моих предложений легче всего выполнить последнее: история с испанским наркобизнесом пока жива, а если она сойдет на нет, так мне известны минимум три высоких чиновника в
