танки и подрывали их. Проще простого: оказавшись под тонким днищем, собака приподымается, упираясь в него спиной с закрепленным на ней зарядом, срабатывает контактный взрыватель, и танка больше нет… Единственная причина, почему иваны прекратили эту программу — та же, почему мы ее не начали: ситуация перестала быть критичной. Насколько же, дьявол, она должна быть критичной?
Штабные так и не признались, но, думаю, остановила их угроза еще одного «экхартского случая». Тогда они действительно переполошились. Вы слышали, да? Сержант Экхарт, благослови ее Господь. Она была старшим кинологом, работала в САГ.[87] Я никогда с ней не встречался. Ее партнер, исполняя роль «приманки» у Литл-Рок, упал в яму и сломал лапу. Орава зомби топталась всего в паре шагов рядом. Экхарт схватила винтовку и бросилась к нему. Какой-то офицер преградил ей путь, начал выплевывать какие-то дерьмовые приказы и напоминать правила. Она выпустила половину обоймы в его открытый рот. Военная полиция схватила ее за задницу, прижала к земле. Экхарт слышала, как мертвяки окружали ее партнера.
— Что с ней стало?
— Повесили, публичная казнь, большой резонанс. Я понимаю, нет, правда. Дисциплина должна быть, закон — это все, что у нас осталось. Но поверьте мне, черт возьми, кое-что изменилось. Кинологам позволили спасать партнеров даже с риском для собственной жизни. Нас больше не считали «ценными ресурсами», мы были полуресурсами. В первый раз армия увидела в нас команду, поняла, что собака не аппарат, который можно заменить, когда «сломается». Они обратили внимание на статистику кинологов, которые покончили с собой после смерти партнера. Вы знаете, у нас был самый высокий процент самоубийц среди всех служб. Больше чем в спецназе, больше чем в регистрации могил, даже больше, чем у этих больных придурков из Чайна-Лейк.[88] В Собачьем городе я встречал кинологов из тринадцати стран. Все говорили одно и то же. Не важно откуда ты, какая у тебя культура или воспитание, чувства-то у всех одинаковые. Кто переживет такую потерю легко и спокойно? Только тот, кто изначально не мог стать кинологом. Вот что делало нас непохожими на остальных. Умение сильно привязываться к существу даже не своего вида. Именно то, что заставило стольких моих друзей пустить себе пулю в лоб, именно это и делало нас самым успешным подразделением во всей гребаной армии США.
Военные увидели это во мне однажды, на пустынной дороге где-то в Скалистых горах, в Колорадо. Я шел пешком из самой своей квартиры в Атланте, три месяца убегал, прятался, копался в мусоре. У меня был рахит, лихорадка, я похудел до сорока трех килограммов. Я заметил двух парней поддеревом. Они разжигали костер. А за ними лежала маленькая собачонка. Ее лапы и морда были обмотаны шнурками от ботинок. На морде засыхала кровь. Бедняга просто лежала с остекленевшими глазами и тихонько скулила.
— Что вы сделали?
— Не знаю. Честно, не помню. Наверное, ударил одного из них бейсбольной битой. Потом оказалось, что она треснула. Меня стащили с другого парня, я бил его по лицу. Сорок три килограмма, полумертвый, но избил так, что бедняга едва оклемался. Патрульным пришлось меня оттаскивать вдвоем, они приковали меня наручниками к машине и дали пару пощечин, чтобы я пришел в себя. Это я помню. Один из парней, на которых я напал, нянчил руку, другой просто валялся, истекая кровью.
«Успокойся, черт возьми, — велел мне лейтенант. — Что с тобой? Почему ты набросился на друзей?»
«Он нам недруг! — заорал тот, что со сломанной рукой. — Он спятил!»
А я все твердил:
«Не трогайте собаку! Не трогайте собаку!». Помню, патрульные только рассмеялись. «Иисусе», — сказал один из них, глядя на тех двух парней.
Лейтенант кивнул, затем посмотрел на меня.
«Приятель, — обратился он ко мне. — Думаю, у нас есть для тебя работа».
Так меня завербовали в армию. Иногда ты находишь свой путь, иногда он сам находит тебя.
— Что случилось с собакой?
— Хотелось бы мне закончить как в диснеевском мультике, сказать, что она стала моим партнером, спасла целый приют детей из огня или еще что-нибудь в том же духе. Эти гады ударили беднягу камнем по голове, чтобы вырубить. Жидкость попала в слуховой проход. Собака перестала слышать одним ухом и наполовину оглохла на второе. Но нюх не пропал, из нее получился отличный крысолов, когда я пристроил собаку в добрые руки. Она добывала столько живности, что ее новая семья всю зиму не страдала от голода. Наверное, это и есть конец, как в диснеевском мультике, с рагу из Микки.
— Правда?
— Презирал их. Грязные, вонючие, слюнявые тюки с глистами, которые трахают вашу ногу и писают на ковер. Боже, как я их ненавидел. Я был из тех парней, которые приходят к вам в гости и отказываются погладить собаку. На работе я потешался над людьми, на чьих столах замечал фотографию домашнего питомца. Знаете того парня, который грозился вызвать службу отлова бездомных животных, когда ваша дворняжка лаяла ночью?
Я жил в квартале от зоомагазина. Проезжал мимо него каждый день по дороге на работу и поражался, как эти сентиментальные замкнутые неудачники могут столько денег выкидывать на гавкающих хомяков- переростков. Во время Паники мертвецы собрались вокруг того магазина. Не знаю, куда делся владелец. Он закрыл ворота, но животных оставил внутри. Я слышал их из окна своей спальни. Весь день, всю ночь. Всего лишь щенки, понимаете, пара недель отроду. Перепуганные малыши, зовущие на помощь маму, хоть кого- нибудь.
Я слышал, как они умирали, один за одним, когда кончалась вода в мисках. Мертвецы не смогли пробраться внутрь. Они все так же толпились у ворот, когда я убегал… убегал, не оглядываясь. Что я мог сделать? Безоружный, не обученный драться. Я не мог о них позаботиться. Я едва мог позаботиться о себе самом. Что я мог сделать?.. Хоть что-то.
Я мог бы сделать хоть что-то.
Люди в этом стихийно возникшем поселении живут в самых примитивных условиях. Ни электричества, ни водопровода. За стеной, сделанной из срубленных поблизости деревьев, жмутся друг к другу жалкие лачуги. Самая маленькая хибарка принадлежит отцу Сергею Рыжкову. Поразительно, как старый священник до сих пор не умер. Походка выдает многочисленные военные и послевоенные ранения. При рукопожатии заметно, что у него сломаны все пальцы. Когда он пытается улыбнуться, видно, что те немногие зубы, которые ему не выбили давным-давно, сгнили и почернели.
— Чтобы понять, как мы стали «религиозным государством» — и как это государство началось с такого человека, как я, — вам надо понять природу нашей войны против живых мертвецов.
Как и во многих других конфликтах, нашим лучшим союзником стала Суровая Зима. Кусачий мороз, который только усилился, когда почернело небо над планетой, дал время, чтобы подготовиться к освобождению родины. В отличие от Соединенных Штатов мы вели войну на два фронта. С запада у нас был уральский барьер, а с юго-востока наседали азиатские толпы. В Сибири положение стабилизировалось, но и здесь было небезопасно. Сюда хлынули беженцы из Индии и Китая, множество замороженных упырей оттаивало и оттаивает до сих пор, каждую весну. Мы нуждались в зимних месяцах, чтобы реорганизовать военные силы, упорядочить население, оценить ресурсы и распределить богатые запасы военного снаряжения.
Мы не налаживали военное производство, как в других странах. В России не создавали департамента стратегических ресурсов: никакой промышленности, только самое необходимое, чтобы накормить людей и помочь им выжить. Но зато у нас имелось наследие военно-промышленного комплекса великой страны. Я знаю, вы на Западе смеялись над нашей «причудой». «Иваны-параноики делают танки и пушки, когда их народ просит автомобили и масло». Да, Советский Союз был отсталым и неэффективным, да, наша экономика обанкротилась на вершине военного могущества, но когда Родина-Мать позвала, именно это
