заброшенному гаражу. Она выстрелила, и все. Не знаю, сколько тонн снега и льда проломило крышу. Она была… мы были… близки, понимаете. И никогда об этом не говорили. Думали, что иначе станем «официальной парой». Наверное, нам казалось, что так будет легче, если с одним из нас что-то случится.
— Не сработало.
— И изломанная психика. Иногда мы входили в забаррикадированные зоны и находили только обглоданные крысами скелеты. Я говорю не о захваченных зонах, а о тех, которые вымирали из-за голода, болезней или просто ощущения, что дальше жить нет смысла. Однажды мы взломали церковь в Канзасе. Судя по всему, там взрослые сначала убили детей… Паренек в нашем взводе, из амишей, читал записку каждого самоубийцы, заучивал ее наизусть, потом оставлял на своем теле маленький порез, крохотная царапина «на память». Чокнутый сукин сын был изрезан от шеи до пяток. Когда об этом узнал лейтенант… бойца тут же выперли по восьмому параграфу.[99]
Больше всего по восьмому параграфу вылетало на последних этапах войны. Не из-за стресса, понимаете, а из-за его недостатка. Мы все знали, что скоро конец. Наверное, многим, кто так долго сдерживался, внутренний голос однажды говорил: «Эй, приятель, расслабься, теперь уже все хорошо».
Я знал одного парня, здоровенного бронтозавра, до войны он занимался профессиональной борьбой. Мы шли по шоссе рядом с Пуласки, штат Нью-Йорк, когда ветер донес запах из раскуроченной фуры. Она везла бутылки с туалетной водой, ничего особенного, дешевый аромат из стрипмолла. Он застыл и начал гоготать как ребенок. Не мог остановиться. Это был монстр, который завалил двух чудовищь, великан который как-то схватил упыря и размахивал им как палкой в рукопашной схватке. Нам пришлось вчетвером тащить его на носилках. Мы решили, что тот запах напомнил ему о ком-то. Но так и не узнали, о ком.
Еще один мужик, совершенно обычный, за сорок, лысеющий, с намечающимся брюшком, какое только можно было отрастить в те дни, с лицом довоенного торгаша, страдающего изжогой. Мы находились в Хаммонде, штат Индиана, искали оружие для штурма Чикаго. Он приметил дом в конце пустой улицы, совсем нетронутый, не считая заколоченных окон и выломанной двери. Странно улыбнулся… Нам следовало догадаться, в чем дело, прежде чем он вышел из строя, прежде чем мы услышали выстрел. Мужик сидел в гостиной, в потертом старом кресле. Винтовка была зажала у него между ног, он все так же улыбался. Я посмотрел фотографии на каминной полке. Это был его дом.
Это крайние случаи, тут даже я понимал, что у человек поехала крыша. Про остальных никогда бы не подумал. Мен больше интересовало, кто остался в здравом уме, а не кт чокнулся. Странно, да?
Как-то в Портленде, штат Мэн… Мы торчали в Диринг-Оукс-парк, сторожили груду выбеленных костей, которые лежали там со времен Паники. Двое рядовых взяли по черепу и начали разыгрывать сценку из «Там, где будем свободны я и ты». Как малые дети. Я узнал ее только потому, что у моего старшего брата была пластинка, ее слушали еще до меня. Некоторым из рядовых постарше, из «поколения Икс», очень понравилось. Собралась небольшая толпа, все смеялись и свистели, глядя на два черепа. «Привет-привет, я ребенок. А я кто, по-твоему, батон хлеба?» А когда сценка закончилась, все непроизвольно затянули песенку: «Я вижу страну…»,[100] подыгрывая себе набедренных костях скелетов, словно на чертовых банджо. Я посмотрел поверх людей на одного из наших психиатров. Никогда не мог произнести его имя, доктор Чандра-как-то-там.[101] Я вопросительно посмотрел ему в глаза: дескать, док, они все свихнулись, да? Он, наверное, догадался, о чем я, потому что улыбнулся в ответ и покачал головой. Тогда мне и вправду стало жутко. Если те, кто ведут себя как чокнутые, таковыми не являются, тогда как узнать рехнувшихся по-настоящему?
Командир нашего взвода… вы, должно быть, ее знаете. Она участвовала в «Битве пяти колледжей». Помните, высокая амазонка с ножом, та, что пела песню? Она выглядела совсем по-другому, чем в фильме. От округлостей не осталось и следа, длинные густые черные волосы сменила короткая стрижка. Она была хорошим командиром. Сержант Авалон. Однажды на поле мы нашли черепаху. Тогда черепахи были что единороги — днем с огнем не сыщешь. У Авалон появилось такое выражение лица… не знаю, как у ребенка, что ли. Сержант улыбнулась. Она никогда не улыбалась. Я услышал, как Авалон шепчет черепахе какую-то чепуху: «Митакуеоя-син». Позже я узнал, что на языке индейцев лакота это значит: «мой единственный родственник». Я даже не догадывался, что она наполовину сиу. Авалон вообще никогда и ничего о себе не говорила. И вдруг, как призрак, явился доктор Чандра, положил ей руку на плечо и тихо сказал: «Пойдем, сержант, выпьем кофе».
Как раз в тот день умер президент. Наверное, и ему внутренний голос прошептал: «Эй, приятель, расслабься, теперь уже все хорошо». Я знаю, многим не особо нравился вице-президент, потому что он никак не мог заменить Большого Парня. Я ему всерьез сочувствовал, так как и сам оказался в схожем положении. После ухода Авалон я стал командиром взвода.
Не важно, что война почти кончилась. Впереди еще столько боев, столько хороших людей, которым придется сказать «прощай». Когда мы дошли до Йонкерса, из стариков, начинавших в Хоуп, остался я один. Не знаю, что я чувствовал, проходя мимо ржавеющих обломков, брошенных танков, разломанных журналистских фургонов, человеческих останков. По-моему, вообще мало что чувствовал. Слишком много заботу командира взвода, слишком много лиц, о которых надо заботиться. Я ощутил, как доктор Чандра буравит меня взглядом. Но он не подходил, не давал понять, что есть какие-то проблемы. Погрузившись на баржу с берега Гудзона, мы встретились взглядами. Он только улыбнулся и покачал головой. Я справился.
ПРОЩАНИЕ
Пошел снег. Отморозок неохотно поворачивает к дому.
— Слышали когда-нибудь о Клементе Эттли? Конечно нет, с чего бы? Неудачник, третьесортная бездарность, который просочился на страницы исторических трудов только благодаря тому, что сместил Уинстона Черчилля после официального конца Второй мировой войны. В Европе война закончилась, британцы и так достаточно настрадались, но Черчилль желал помочь США в Японии, говорил, что дело надо довести до конца. И посмотрите, что случилось со Старым Львом. Нам не хотелось, чтобы то же самое произошло с нашей администрацией. Вот почему мы решили объявить о победе сразу же после того, как в континентальных США стало безопасно.
Все знали, что на самом деле война не окончена. Нам еще надо помочь союзникам, очистить от живых мертвецов огромные территории по всему миру. Предстояло еще столько работы, но поскольку в родной стране воцарился порядок, мы решили дать людям шанс вернуться домой. Вот когда создали многонациональные войска. Нас приятно удивило количество добровольцев, которые записались в первую же неделю. Некоторым пришлось даже отказать, зачислить в резерв или отправить с молодыми, которые опоздали на поезд по Америке. Я знаю, меня много ругали за то, что устроил MB вместо всеамериканского крестового похода, но мне плевать. Америка — честная страна, ее народ достоин справедливой сделки, а когда сделка выполнена, вы жмете им руки, платите деньги и отпускаете тех, кто желает вернуться к нормальной жизни.
Возможно, из-за этого заокеанские кампании проходи ли чуть медленнее. Наши союзники вновь встали на ноги но у нас до сих пор осталась пара «белых» зон: горные цепи острова на линии снегов, дно океана и еще Исландия… Исландии будет нелегко. Если бы иваны позволили нам помочь в Сибири, но… иван есть иван. И у нас до сих пор регистрируют нападения прямо здесь, дома, каждую или почти каждую весну, обычно возле озер или на пляжах. Слав богу, количество случаев уменьшается, но это не значит, что люди могут забыть об осторожности. Мы все еще не выбрались из этой войны, и пока не смоем, не сотрем или, если надо, не выжжем их с лица Земли, каждый должен вносит свой вклад и делать свое дело. Хорошо бы именно такой урок вынесли люди из всей этой трагедии. Мы угодили в яму вместе, так что вносите вклад и делайте свое дело.
