говяжьей вырезки, украшенных майонезом, и тонко нарезанного пармезана. Овощной гарнир был восхитителен. Лилиана стояла рядом с Блейном, глядя на него с нежной улыбкой, пока он не начал есть.
— Превосходно. — Он облизал губы и повернулся к старушке. — Никто не готовит
Лилиана удовлетворенно улыбнулась и вышла.
— Немного чересчур, вы не думаете? «Да благословит…» и все такое?
Мэйзи сама не могла понять своего раздражения. Неужели оно вызвано его равнодушием к поцелую?
Блейн на мгновение замер, потом отпил воды и спокойно объяснил:
— Когда Лилиана начала работать у моих родителей — а это произошло за несколько месяцев до моего рождения, — она приходила в себя после того, как на ее глазах муж и шестеро ее детей погибли в пожаре. Много времени потребовалось, чтобы она стала такой, какую вы видите теперь. Моя мать говорила, что все ее тело в шрамах от ожогов, которые она получила, пытаясь вытащить свою семью из огня. Она возвращалась домой после ночной работы, когда произошло это несчастье. Потом она посвятила свою жизнь моим родителям и мне. Как бы я ни благодарил ее, этого никогда не будет достаточно.
Мэйзи проглотила комок, застрявший у нее в горле. Никогда в жизни не чувствовала она себя таким ничтожеством.
— Простите. Мой рот всегда был болтливым.
Блейн улыбнулся.
— У вас прекрасный рот.
От его взгляда она почувствовала, что слабеет, отвела взгляд в сторону, глотнула вина и признала:
— Лилиана — чудесная женщина, я знаю. И да благословит ее Господь!
Она положила в рот кусочек мяса и закрыла глаза, наслаждаясь прекрасным вкусом. А когда открыла, лицо Блейна было совсем близко, и он больше не улыбался.
— Бедная запутавшаяся маленькая девочка, — сказал он очень мягко. — Забудьте его. Не стоит он того, чтобы его помнить.
Она не хотела говорить ему, что вовсе не думает о Джефе, и медленно выдохнула. Она хотела, чтобы Блейн поцеловал ее снова. Наверное, она самая непостоянная женщина во всем мире? Она была невестой всего несколько недель тому назад. Неприлично так скоро начать думать о другом мужчине! И даже немного страшно.
Она с трудом сглотнула.
— Почему вы не едите?
Не ответив, Блейн скользил губами по ее губам.
— Поговорим о других вещах, — твердо объявил он. — О вашем детстве. Расскажите мне. Вы были счастливы?
Нет, почти все время она была несчастна. Блейн, должно быть, заметил что-то в ее лице, потому что его выражение изменилось.
— Неприятная тема? Тогда она может подождать. А пока я расскажу о своем детстве. Оно было счастливым. Когда стемнеет, мы пойдем на веранду, будем пить кофе, вам будет легче говорить, и вы расскажете мне о себе.
Она не спорила. Не могла.
В темноте говорить будет легче.
К тому времени, когда они вышли на веранду, Мэйзи уже многое узнала о Блейне Морозини. Но только о его детстве. Она узнала, что каждый день он плавал с друзьями в бухте Марина Пиккола, где к пляжу вели две сотни ступенек, и что часто выходил в море на рыбацкой лодке с приятелем, отец которого был рыбаком. Рыбу пекли на костре на берегу маленького заливчика, о котором знали только местные жители. Мэйзи узнала, что у Блейна была гнедая кобыла, что он учился игре на фортепьяно и гитаре, занимался дзюдо и получил черный пояс. Родители проводили отпуск за границей вместе с ним. Это означало, что он видел много стран. Он говорил на нескольких языках. Он был свободен и счастлив. У него было все, что ребенок мог хотеть.
Но он не сказал ни слова о Франческе, которая, по словам Лилианы, была его возлюбленной с детства и, значит, частью его жизни.
На веранде Мэйзи устроилась в большом плетеном кресле. Лилиана принесла кофе и ушла. Блейн оказался прав. В темноте говорить было легче.
— Вам повезло, что вы родились здесь. Я жила в Лондоне с двух лет, когда мои родители переехали туда из Шеффилда из-за работы моего отца, но моя мать так и не полюбила Лондон. У моих родителей брак не был счастливым. Мой отец ушел, когда мне было восемь лет, и уехал в Америку. Я очень тосковала без него. Когда мне было девять лет, он погиб. А с моей мамой мы не ладим, да и никогда не ладили. Наверное, я слишком похожа на отца.
— Ваш отец, должно быть, был отзывчивым и щедрым мужчиной.
— Он оставил нас. С этим было трудно смириться. И когда он ушел, моя мать избавилась от нашей собаки и двух кошек, потому что мой отец любил их. Я тоже их любила, но это, казалось, не имело значения.
Вспоминать все это было неприятно. Мэйзи потянулась за чашкой, и рука Блейна легла ей на руку.
— Вы пережили трудные времена, — заметил он.
Горло Мэйзи перехватило. Казалось, он говорит искренне. Она понимала, что не следовало вспоминать то, что должно быть забыто. Да и приезжать сюда не следовало. Возможно, она потеряла разум? И он не говорил о Франческе. Это было несправедливо, но Мэйзи не могла заставить его рассказать ей все.
Она высвободила руку из-под его руки, взяла чашку, сделала большой глоток и обожглась. Теперь еще и рот будет болеть…
— Я должен идти.
Блейн допил кофе и поднялся на ноги. Мэйзи тоже встала, не зная, поцелует ли ее Блейн или пригласит куда-нибудь.
Он не сделал ни того, ни другого.
— Доброй ночи, Мэйзи. Если будут проблемы, звоните мне. Лилиана знает номер моего телефона.
Мэйзи кивнула.
— Спасибо. Но я уверена, что все будет прекрасно.
Появилась Лилиана.
— Ты уже уезжаешь, Блейн? Я пришла предложить тебе коньяку к кофе.
— Завтра мне надо рано быть на работе. — Он взял Лилиану за руку, и они исчезли в доме. Мэйзи осталась стоять на веранде, не зная, должна ли следовать за ними. Потом села, налила себе еще кофе и медленно пила его, слушая доносящиеся из дома звуки итальянской речи. Через некоторое время она услышала, как заработал мотор, а еще через несколько мгновений Лилиана присоединилась к ней.
— Блейн предложил послезавтра отвезти меня к Джузеппе. Вы сможете несколько часов пробыть здесь одна?
— Конечно.
— Он хороший парень.
Лилиана, казалось, не ждала ответа, и Мэйзи была рада этому.
В своей комнате Мэйзи долго сидела у открытого окна. Почему Блейн поцеловал ее? И почему после того, как поцеловал, не потребовал большего? И почему она жаждет повторения каждой клеточкой своего тела?
Опасный, очень опасный мужчина. А опасность ей совсем не нужна! Она рада, что он не поцеловал ее еще раз и никуда не пригласил. Убедив себя в этом, она встала и начала раздеваться. Отныне она постарается держаться от него подальше. Не будет больше ни бесед за обедом, ни глупых мечтаний, ни путаницы мыслей.
