— Да ладно, Кэсс. Думаешь, тебе одной нравится нарушать закон? А баллончик все-таки носи.
— Хорошо.
— И помни, что ты — презирающая закон, храбрая и циничная сыщица. И про долги по кредитке не забывай.
— Да, конечно.
Барри обернулся и посмотрел на нас. Почувствовал, наверно, что что-то не так, раз уходившая Зара расплылась в такой счастливой улыбке. Обычно она так не улыбается. Компьютерщики вообще не улыбаются.
— У тебя все нормально? — спросил он вежливо.
— Да! — в сердцах крикнула я и снова опустилась на колени, чтобы в тишине закончить с алфавитом.
На улице похолодало. Я решила отказаться от униформы «Аделаидских муравьев» и выбрала черный джемпер, розовую мини-юбку, черные колготки, сапоги до колен и черное укороченное кожаное пальто. Ну просто Бонни и Клайд! Да еще этот баллончик…
Сбросив пальто в прихожей, я опять прошла в спальню Дэниела. Его дом мне уже был как родной. Я прибыла к десяти часам, так что пришлось посидеть в машине с журналом, пока все не разошлись на работу.
Подойдя к дверям спальни, я почувствовала нечто необычное. Волосы у меня почему-то встали дыбом, как при опасности. Если бы я была профессиональным сыщиком, я бы насторожилась. Но я им не была, поэтому только почесала затылок и, напевая песню Фрэнка Синатры «Fly Me to the Moon», вошла в спальню. И тут я съехала на другую тональность — в постели спал Дэниел.
Я попятилась и чуть не умерла от ужаса, когда Дэниел вдруг закашлялся. Но он был в забытьи или напичкан лекарствами. Тонкая струйка мокроты вытекала у него изо рта, и он тяжело дышал.
Сердце у меня колотилось еще сильнее, чем в тот день, когда я встретила здесь мисс Кроссовкинг, но я все-таки наскоро провела инвентаризацию тумбочки. Кодеин, таблетки от простуды, синутаб от насморка… Он наглотался таблеток и был теперь похож на Джерри Гарсиа, только с насморком.
Шестое чувство подсказывало мне — надо уносить ноги. Но тут я увидела, что на покрывале лежит один из тех фотоальбомов, которые я видела в книжном шкафу. Я подтянула его к себе, подкралась к переключателю и, сделав свет послабее, чтобы сгустить сонную атмосферу, на цыпочках вышла из спальни. В комнате с тренажером я прислонилась спиной к стене и съехала вниз, пристроив альбом на коленях.
На каждом снимке были девушки. Правильные девушки с рыжими волосами, суровые брюнетки, ветреные блондинки, тревожные анорексички, экзотичные двадцатилетки… На некоторых фотографиях был и сам Дэниел, на большинстве одни только девушки. На обороте одного снимка стояла дата: июнь, 1998.
Я начала записывать: «Стройная рыжеволосая, 4 октября, 1997. Нервная блондинка, 21 июня, 1993. Счастливая в альтернативной одежде, март, 1996…» И так с восьмидесятых годов по сей день. Элен появлялась на нескольких снимках, но не так часто, как Мэнди с перманентом или Диана, которую он сфотографировал в начале девяностых, как раз когда девушка постриглась — на кой черт, неизвестно. Свои длинные русалочьи волосы она обкорнала под жуткий шлем а-ля Моника Левински.
И тут меня осенило. Внешне девушки были не похожи одна на другую. Он снимал всех: и тех, с кем переспал лишь однажды (таких он обычно щелкал, пока они спали), и тех, с кем встречался по полгода и больше. На каждой фотографии было по девушке, и на каждой именно они находились в фокусе. Люди вокруг и детали обстановки фотографа не интересовали. Неудивительно, что у Элен возникли подозрения. С этим парнем, действительно, что-то не так.
Может, все фото — просто на память? Вполне возможно, что он встречался со всеми этими девушками ради спортивного интереса. Тогда на снимках представлены его трофеи. Он менял девушек как перчатки, чтобы доказать что-то самому себе. Или ему просто нравилось потом смотреть на их фотки? Я прислушалась к тяжелому храпу Дэниела, положила альбом на кровать и, засунув записи в сумку, тихонько выбралась из дома. На улице шел настоящий ливень. Шлепая к машине, я предвкушала тот момент, когда залезу под одеяло и смогу спокойно просмотреть свои заметки. Потом нужно будет позвонить Элен и задать ей несколько вопросов. И только подъезжая к дому, я поняла, что надо было бы еще пошарить в книжном шкафу. Наверняка там лежат и другие лакомые кусочки. Вот черт!
Дома я прикончила три порции сладостей и с удовольствием влезла в розовые спортивные штаны и старую севшую майку. Телевизор почему-то нагрелся. Наверное, Джок подсел на шоу Джерри Спрингера. Не зря он так ловко научился управляться с пультом. Сейчас он сидел нахохлившись — ему явно не нравилось, что я дома. Я зажгла ароматические свечи, чтобы улучшить его и свое настроение, и стала разрабатывать дальнейший план.
На глаза мне попался баллончик, подаренный Зарой. Я взвесила его в руке. Нет, как бы самой не пришлось умываться слезами. Положив баллончик на стол, я села и начала работать.
Список вопросов к Элен начинался так: «Кто, черт бы их побрал, все эти бабы? Не из-за этих ли красавиц она шпионит за Дэниелом?»
В дверь позвонили. Все еще думая о Дэниеле, я открыла. В коридоре стоял Сэм Таскер. Он был в темном костюме и красно-коричневой рубашке, что придавало ему сходство с мафиози. Ух ты!
— Красивый костюм, — сказала я.
— Спасибо. Кэссиди, мне нужно поговорить с тобой. Можно войти?
И он переступил порог, прежде чем я успела сообразить, как ответить. Нечего его было впускать. Он представитель закона, а моя вторая работа, мягко говоря, не совсем легальна. У меня правонарушений — вагон и маленькая тележка. К тому же две вешалки с бельем висели прямо около моей кровати.
Подростком я то и дело хулиганила, но ни разу не попалась. Теперь же, когда я начала выруливать на твердый путь, у меня было два варианта — или штраф в тридцать тысяч долларов, или три года тюряги.
Между тем, подойдя к кофейному столику, Сэм обернулся и улыбнулся мне. Кажется, нижнее белье он не заметил.
— Хороший баллончик.
— Э-э-э, спасибо… Это реквизит. Для пьесы, которую мы играем.
— Кто это «мы»?
— Местная театральная группа.
— А не уличный театр?
— Нет.
— Не импровизированный уличный театр, а настоящая театральная группа. Так?
— Не-ет.
Обычно вранье у меня прокатывает гладко, но тут под его взглядом я заколебалась.
— Настоящая театральная группа, я спрашиваю?
— Очень даже настоящая, — сказала я, хотя ни фига не знала о театре, — мы ставим, м-м-м, пьесу Джорджа Фейма.
— Значит, Фейм. С газовым баллончиком. А ты кого играешь?
Я подвинулась к окну:
— Мы роли еще не распределяли.
— Тогда о реквизите тоже пока не будем?
— Да, лучше не будем.
В комнату влетел Джок, пронзительно пискнул и сунул голову под крыло. Я была искренне разочарована, что Джок не клюнул Сэма в щеку. Может, попробовать его натаскать?
— Это Джок.
— Привет, Джок, — сказал Сэм и пододвинулся поближе к попугаю.
— Я бы на твоем месте его не трогала, — предупредила я, страстно желая, чтобы Джок проявил свой мерзкий характер. — Он дикий, руку в момент откусит.
Мы оба посмотрели на Джока, и я просто взбеленилась, увидев, как он изображает из себя хорошенького и совершенно безвредного попугайчика. Куда делось его пагубное пристрастие к шоу Джерри Спрингера? Неужели насилие все-таки не было его второй натурой?
