повстанцев. Нельзя предугадать, кто окажется врагом. Предательство может подкрасться с любой стороны, и, похоже, так оно и будет происходить. Как им защищаться, если неизвестно, кто заслуживает доверия, а кто — нет?
То же самое беспокоило и Падишара, Морган это знал, хотя предводитель повстанцев ни за что бы в этом не признался. Морган наблюдал за ним, пока они уходили с Уступа, и все это время Падишару за каждым поворотом чудились призраки. То же самое творилось и с Морганом. Он чувствовал, как черная, леденящая тоска овладевает им, будто собирается превратить его в кусок льда. Да, им обоим лучше на некоторое время расстаться.
— Тебе не опасно показываться в Тирзисе? — внезапно спросил он Падишара, скорее желая нарушить затянувшееся молчание, чем получить ответ на свой вопрос.
Падишар пожал плечами:
— Не более чем обычно, но я замаскируюсь. — Он слегка пригнул голову под порывом дождя и ветра. — Не беспокойся, горец. Все будет в порядке. Я уверен в этом.
— Меня беспокоит, что я не иду с тобой. — Морган не мог скрыть горечь, прозвучавшую в его словах. — Это я уговорил Пара и Колла отправиться туда или, по крайней мере, приложил к этому руку. Однажды я уже бросил их в Тирзисе и сейчас бросаю снова. — Он устало опустил голову. — Но другого выхода я не вижу. Мне необходимо сделать то, о чем меня просил Стефф. Я просто не могу…
Слова застряли у него в горле — он вдруг вспомнил о том, как умирал его друг. Острая и резкая боль потери снова пронзила его. Он подумал, что может заплакать, но слез не было. Наверное, он их уже все выплакал.
Падишар положил руку ему на плечо:
— Горец, ты должен выполнить свое обещание. Ты обязан это сделать. Когда закончишь дела, возвращайся. Долинцы и я, мы будем ждать тебя и тогда начнем все сначала.
Морган молча кивнул, все еще не в силах говорить. Он почувствовал на губах вкус дождевых капель.
Падишар придвинулся к нему:
— В этой борьбе мы делаем то, что должны делать, Морган Ли. Мы свободнорожденные, как гласит наш общий девиз: люди, гномы, тролли — все мы. Это наша общая война. Поэтому отправляйся в Кальхавен и помоги тем, кто нуждается в твоей помощи, а я пойду в Тирзис и буду делать там то же самое. Но мы не забудем друг друга, правда?
Морган кивнул:
— Да, Падишар, не забудем. Падишар отступил на шаг.
— Ну что же, тогда возьми вот это. — Он протянул Моргану кольцо с изображением ястреба. — Когда я снова тебе понадоблюсь, найди Мэгги Ро в «Свистке» в Варфлите и покажи ей это. Она будет знать, как меня найти. Это кольцо уже выполнило свое назначение один раз, выполнит и во второй. А теперь отправляйся. Удачи тебе.
Он протянул руку, и Морган крепко стиснул ее:
— И тебе, Падишар.
Падишар Крил рассмеялся:
— Непременно, парень, непременно.
Он пошел туда, где в роще могучих пихт его ждали повстанцы и тролли. Все, кто мог встать, встали. Прозвучали слова прощания. Кхандос обнял Падишара, остальные похлопали его по спине, те, кто лежал на носилках, протянули ему руки.
«Даже после всего происшедшего он остался для них единственным, кому они были готовы повиноваться», — с восхищением подумал Морган.
Он наблюдал, как тролли отправились на север, их массивные фигуры затерялись среди скал и деревьев.
Теперь Падишар смотрел на него, Морган на прощание махнул рукой.
Он повернул на восток, к предгорьям. Лил дождь, и он низко нагнул голову, чтобы защитить лицо. Горец не отрывал глаз от лежащей перед ним тропы, а когда решил обернуться, чтобы в последний раз посмотреть на тех, с кем странствовал и сражался, никого уже не увидел.
Тогда он внезапно вспомнил, что не сказал Падишару о магии, которая, как выяснилось, все еще жива в мече Ли, спасшем жизнь им обоим. Не рассказал, как умудрился одолеть Тил, как справился с порождением Тьмы. У них было слишком мало времени. Но причина заключалась не только в этом. Было что-то такое, чего он до конца не понимал. Например, почему в клинке осталась магия. Как он смог призвать ее себе на помощь? И что же теперь? Хватит ли ее, чтобы еще раз спасти ему жизнь, если понадобится?
Осторожно спускаясь по склону, он растворился в дождевой пелене.
Пара Омсворда куда-то несло.
Он старался не спать, потому что сны мучили его. Но и не просыпался, потому что, проснувшись, оказывался в реальности, от которой так отчаянно хотелось убежать. Он просто балансировал на грани сна и реальности, как-то удерживаясь в сером пространстве между тем, что было, и тем, чего не было, его мозг не мог ни на чем сосредоточиться, и, только зарывшись в глубину воспоминаний, разбросанных и несвязных, он чувствовал себя в безопасности от прошлого и будущего. На него накатывало безумие, но он был только рад этому. Оно рассеивало и искажало его чувства и мысли, давало ему укрытие, стеной отгораживало от всего, — и это было то, в чем он нуждался.
Но даже в стенах бывают щели и трещины, через которые проникает свет, так было и с его безумием. Он все-таки чувствовал шепоты жизни, доносящиеся из мира, из которого так хотелось уйти. Он ощущал одеяла, укрывавшие его, и кровать, на которой лежал. Видел свечи, их слабый свет доходил до него сквозь колеблющуюся пелену — точки желтого света, словно островки в океане мрака. С полок и из шкафов на него смотрели странные звери, их морды были сделаны из ткани и меха, с пришитыми носами и глазами из пуговиц, со свисающими ушами. Они неподвижно сидели в одних и тех же настороженных позах, никогда не меняя их. Он слышал, как в комнате звучала речь и слова плавали в воздухе, будто пылинки в солнечном луче.
— Он очень болен, милая Дамсон, — сказал чей-то голос.
И другой ответил ему:
— Его организм сам себя защищает, Крот.
Дамсон и Крот.
Он знал, кто они такие, хотя и с трудом различал их голоса. Знал также, что они говорят о нем. Ну и пусть. Все, что они говорили, не имело никакого значения.
Иногда сквозь щели и трещины окружавшей его стены он видел их лица.
У Крота было круглое лицо, густо поросшее волосами, большие глаза всегда сохраняли вопросительное выражение. Он часто стоял рядом, задумчиво глядя на него. Иногда приносил с собой зверей и усаживал их около Пара. Он и сам походил на них. Крот называл зверей по именам. Разговаривал с ними. Но те никогда ему не отвечали.
Девушка иногда кормила его. Дамсон. Она подносила ложку с супом к его губам и заставляла глотать, он делал это без возражений. В ней было что-то смущающее его, что-то привлекательное, и он раз-другой пытался с ней заговорить. Но слова, которые он хотел произнести, не слушались его. Они убегали и прятались, а мысли таяли в пустоте. И лицо девушки таяло вместе с ними.
Она продолжала приходить к нему, садилась рядом и брала его за руку. Он чувствовал это, свернувшись в своем внутреннем укрытии. Она ласково что-то говорила, касалась пальцами его лица и заставляла ощущать свое присутствие, даже когда просто сидела рядом и ничего не делала. Ее присутствие сильнее, чем что-либо другое, удерживало его от того, чтобы совсем уйти в небытие. Но ему хотелось, чтобы она позволила ему уйти.
Он думал, что все-таки когда-нибудь такое случится, его унесет далеко-далеко, и он не вернется обратно. Но она этому мешала, и хотя он огорчался и даже иногда злился, но все же ему было интересно, почему она это делает. Хочет удержать его рядом с собой или намеревается уйти вместе с ним?
Он начал внимательно прислушиваться к тому, что она говорила. Ее слова стали отчетливее доходить до него.
«Это не твоя вина, — вот что она говорила чаще всего, повторяла снова и снова, а он очень долго не
