Ястреб не знал. Некоторые приходили за продовольствием снаружи, из-за пределов города. Существовали кланы, жившие на холмах за городом, где были свои жилые сообщества. Некоторые из них представляли серьезную опасность — так же, как Хрипуны. Одна такая группа явилась в город примерно год назад. Жестокие подростки убивали без всякого сожаления. Призраки опасались их больше всех прочих, пока однажды те не совершили ошибку — не рассердили одно из сообществ Ящериц. В общем, когда все закончилось, в живых остались только Ящерицы.
Ястреб подождал, пока фигуры в красных повязках не скрылись из виду, потом вновь послал Чейни вперед. Они вышли в низину, к началу Джеймс-стрит, и двинулись к докам. Чейни снова обнюхивала землю, вернувшись к цели поиска. Она повернула на юг и остановилась в некоторой растерянности, выбирая направление. Минутой спустя Чейни продолжила движение — теперь уже на север, к развалинам Аквариума. Ястреб не на шутку заинтересовался: чем тут может заниматься Речка? Это то самое место, где почти четыре года назад Воробышек нашла ее — сироту, бродящую между зданиями в поисках пищи.
Чейни продолжала идти по следу, повернула к одному из больших пирсов и почти уперлась носом в разрушенное здание. Она остановилась у двери и ждала, не глядя на Ястреба, и едва приподняла голову, когда он подошел.
«Речка внутри», — всем своим видом говорила большая собака.
Ястреб поколебался и затем обошел Чейни. Он шагнул в дверь, держа на вытянутой руке прод. Внутри свет проникал в здание через разбитые окна, разрушенные секции верхнего перекрытия и металлическую крышу, отбрасывая причудливые тени. Само здание, просторное и высокое, состояло из двух этажей и множества комнат. Ястреб снова помедлил, осторожно входя в большое незнакомое место. Он был здесь один или, может быть, два раза, но недолго и только в поисках полезных припасов. Прошло несколько лет с тех пор, как он побывал здесь.
Ему ничего не оставалось, кроме как продолжить путь. Так он и поступил. Ястреб послал вперед Чейни, надеясь, что собака возьмет след. Среди груды мусора и скопления запахов, пропитавших все кругом, это было вовсе не легко сделать. Все здание провоняло заливом, а также мертвечиной, плесенью и испражнениями. Казалось, что здесь нет ничего живого, однако это никогда нельзя знать наверняка. Тени, рассеиваемые солнечным светом, колыхались по углам комнат, которые он проходил. Ястреб держал прод наизготовку. Он представить себе не мог, что здесь делает Речка!
Они добрались до противоположного конца здания и, в конце концов, вышли наружу. Теперь Ястреб по-настоящему растерялся. Но Чейни продолжала двигаться вперед, направляясь к большому складскому ангару, расположенному по соседству с доком за массивным металлическим ограждением. Это сооружение казалось несколько более прочным, чем здание, которое они только что покинули, хотя его металлические стены тоже сильно обветшали и проржавели.
Чейни остановилась перед ограждением и зарычала.
В ту же секунду в дверях ангара появилась Речка.
— Чейни! — воскликнула она, и на ее лице отразилось настоящее потрясение. Потом она увидела Ястреба и тяжело выдохнула: — Нет, Ястреб! Ты не можешь войти сюда!
Она сказала это с такой силой, что на мгновение Ястребу показалось: может быть, она права — он каким-то образом наносит вред, нужно повернуться и уйти. Слова Речки прозвучали угрожающе, а сама она приняла защитную позу, словно собиралась драться.
— Речка, скажи мне, в чем дело, — попросил Ястреб.
Она с яростью замотала головой, потом вытерла слезы и встала перед ним, дрожа всем телом.
— Ты говорил мне… правила, — она всхлипнула. — Я знаю… что я сделала. Но я… должна была!
Ястреб не мог сообразить, о чем она говорит.
— Речка, — произнес он тихо, — позволь мне войти. Что там происходит?
— Уходи, Ястреб, — настаивала девочка. — Я не приду… назад домой. Пожалуйста… уходи.
Приказав Чейни оставаться на месте, Ястреб двинулся вдоль ограждения, нашел скрытую секцию, которая качалась, открыл проход и шагнул внутрь. Речка кинулась к нему, чтобы остановить, но Ястреб оказался проворнее. Она бросилась на него с кулаками, как будто хотела ударом затолкать его обратно в проход, но потом просто повалилась на грязные доски, рыдая пуще прежнего. Ястреб никогда не видел ее такой. Он встал около нее на колени, нежно погладил по темным волосам, потом положил руки на плечи и сел рядом.
— Ш-ш-ш, — Ястреб утешал ее, гладил по затылку. — Не плачь. Нет ничего такого, с чем мы не можем справиться вместе, ты знаешь. Ничего такого, что нам не под силу.
Речка заплакала еще сильнее и вдруг сказала почти сердито:
— Ты не понимаешь!
— Я знаю, — сказал Ястреб в мягкий пушистый затылок.
Речка больше ничего не сказала и не пошевелилась, она просто тихо сидела, пока рыдания не иссякли. Тогда она встала и молча пошла в ангар. Ястреб двинулся следом. Внутри было темно и холодно, однако на стенах висели яркие цветные портьеры, а на полу находились груды упакованных товаров и одеяла. С крюков свисали канаты, вдоль одной стены — множество книг на самодельных книжных полках. Ясно, что совсем недавно здесь кто-то жил.
Его внимание привлек низкий жалобный стон, донесшийся из глубины ангара, и Ястреб вперил взгляд в темноту.
На матрасе, сползавшем с низкой деревянной кровати, лежал Погодник. Лицо старика искажала боль, его руки двигались под одеялом, собирая его в складки. Беглого взгляда хватило, чтобы заметить нарывы на его лице. Ястреб быстро отступил назад.
— У него чума. Ты не можешь здесь оставаться, Речка.
Она ответила ему шепотом, таким тихим, что Ястреб едва сумел расслышать.
— Ты не понимаешь. Я должна…
— Он старый человек, — возразил Ястреб. — Он мне нравится, но это…
— Нет, — прервала его Речка, — он не просто старик. — Она помедлила, боясь сказать это вслух: — Он мой дедушка.
И тогда Речка рассказала Ястребу свою историю и историю своей семьи.
Речка всегда была любимицей деда, еще до того, как они остались вдвоем. Тихая, замкнутая девочка с потерянным выражением темных глаз, такая худенькая и неуклюжая, что все считали ее стеснительной, она ходила за ним хвостом, куда бы он ни шел. Со своей стороны, дед, казалось, радовался такой компании и никогда не прогонял девочку, как делали ее братья. Ему нравилось разговаривать с ней и говорить ей такое, от чего она поднималась в собственных глазах.
— Ты особенная маленькая девочка, — мог сказать он Речке, — потому что ты умеешь слушать. Не многие маленькие девочки понимают, что это значит.
Когда она плакала, дед говорил ей:
— Нет ничего плохого в том, чтобы плакать. Наши чувства дают нам понять, кто мы. Они указывают нам на то, что важно. Никогда не стыдись своих чувств.
Несмотря на преклонные годы, дед был высоким и стройным. Речка слыхала, что когда-то — много лет назад, еще до ее рождения — он профессионально занимался спортом, пока все команды не развалились. Однако дед никогда об этом не рассказывал. В основном дед говорил с ней — и был единственным, кто это делал. Никто больше не обращал на внимания девочку, за исключением тех случаев, когда им что-то было нужно. Братья вообще ее не замечали. Присутствие ее матери ощущалось как странное и отдаленное; физически она была здесь, но мысли ее витали где-то совсем в другом, только ей доступном мире. Мать едва узнавала остальных членов семьи, отделываясь отсутствующими взглядами и редкими словами, произносимыми так тихо, что их с трудом можно было услышать. Дедушка Речки как-то сказал: это оттого, ее отец разбил сердце матери.
Речка не знала точно, так ли это, но полагала, что так. Она очень немногое помнила о своем отце. Он казался ей большим шумным человеком, занимавшим много места, и рядом с ним она чувствовала себя еще меньше, чем была. Ей исполнилось три года, когда отец оставил их. Никто не знал, что побудило его уйти, но однажды он просто вышел за дверь и больше никогда не вернулся. Долгое время Речка думала, что он придет. Она часто стояла во дворе и смотрела в просветы между деревьями, думая, что, может быть, он
