Вот как разговаривали во времена моей юности люди, слывшие интересными. Самое удивительное, что - я уверен - Стольников нисколько не рисовался, он был в ту минуту искренен и, возможно, даже излагал свое credo. Эта внутренняя убежденность в неважностивсего и вся, как я теперь полагаю, и придавала личности Базиля тот магнетизм, ту притягательность, которую мы все когда-то чувствовали. Не напускной, а подлинный индифферентизм - качество редкое и неизменно интригующее.
Вскоре после нашей последней встречи я услышал, что Стольников умер. Его вид во время беседы, болезненный блеск в глазах показались мне странны. Я не удивился, когда мне сказали, что он отравился чрезмерной дозой опиума - уж не знаю, намеренно или по случайности. Согласно Базилю, невелика важность.
Ах, мои кичливые, оригинальничающие, никчемные сверстники, пустоцветные дети пустоцветного времени! Вы все уже ушли. Скоро уйду и я, о чем думаю не только без страха, но даже с приятностью, как думает о вечерней прохладе истомленный долгим и знойным путем странник. Если я и извлек из своего длинного существования какой-то урок, то сводится он к одному. Насчет того, что жизнь - штука не слишком важная, Стольников ошибался. Прав Никитин, считавший жизнь зигзагообразной тропой к вершине.
Ну, а важная ли штука смерть, скоро посмотрим.
Зара
И видит: неприступных гор Над ним воздвигнулась громада, Гнездо разбойничьих племен, Черкесской вольности ограда.
А.С. Пушкин 'Кавказский пленник'
В то утро Зара, как обычно, сидела на самом краешке. Порисует белым по черному, помечтает, просто поглядит вдаль, болтая ногами. Мир был устроен так: со всех сторон горы, посередине - Кольцо, на его кромке Зара. Она знала, что мала, Кольцо велико, а окружающий простор огромен, но когда смотрела вот так сверху, выходило наоборот. Надо всем и всеми она, будто владычица неба и земли, под ней - Кольцо, большое, но не очень, а внизу и по сторонам совсем крошечные горки-горочки, щелья-ущелья, дольки- долинки. Наверху было хорошо. Нанакак-то рассказывала, что есть люди, которые коченеют от ужаса, если видят под собою обрыв или пропасть. Живут эти чудаки на краю света, где горы разглаживаются, чтобы скатиться в Бездну. Должно быть, от этого тамошние обитатели и боятся высоты. Как это можно ее бояться? Зара смотрела вниз и пробовала себе представить, что боится упасть. Не получалось. Все равно что идти по улице и все время думать: 'Вэй, сейчас споткнусь, упаду и разобью голову о камень'. Бывает, конечно, и такое - особенно если кто много бузы выпьет, но чего бояться-то?
Зара нарисовала на скале аталыка: как он вернулся после удачной охоты, выпил много-много бузы и, шатаясь, идет через двор. Получилось ничего так, особенно выпученные глаза. Назифе бы понравилось.
С тех пор, как Зара стала сидеть на вершине Кольца одна и нашла залежь белых крошащихся камешков, она ими все вокруг разрисовала. Как солнце заходит над горами. Как султан сидит в гареме среди красавиц. Как Назифа танцует с ангелами. Как аталыкохотится на чужих.
Она хотела украсить и стену дома, однако нанане позволила. Сморщилась, заткнула уши руками, стала повторять: 'Не скрежещи, во имя Аллаха не скрежещи! Какой звук противный!' Не хотите - не надо. Живите в доме со скучными серыми стенами.
Мелок сломался в Зариных пальцах. Она рассердилась, швырнула его о скалу, и он бесшумно разлетелся на осколки. На черном осталась точка, похожая на фасолину. Заинтересовавшись, Зара пальцем превратила фасолину в жука. Подобрала белый кусочек, пририсовала внизу цветок, под цветком землю, под землей лежащую девочку. Скрежещет, скрежещет - как это 'скрежещет'? Она уже не помнила.
Рисунок переполз со скалы на каменную плиту - сверху оказалось маловато места, чтобы нарисовать весь подземный мир: там ведь тоже есть реки, перевернутые вверх тормашками горы, всякие злые и добрые звери. Теперь Зара стояла на четвереньках. Из-под чухтысвешивались тонко заплетенные косички, а серебряная бахрома шапочки щекотала щеки. Это бы ладно, но очень уж давил пша, кожаный корсет на талии - джангызским девочкам его надевают, когда сравняется двенадцать лет. Зара к нему еще не притерпелась.
Джангыз, 'Кольцо' - так племя аталыканазывало свой аул, потому что он находился в круглой впадине, со всех сторон окруженной отвесными скалами (они-то и были Кольцом). Чужие нарекли селение Канлырой, 'Дом кровников', но прозвание это обидное, свои его никогда не употребляли. Это когда Зара была совсем маленькая, атаи дидеговорили 'Канлырой', 'канлыройцы', а когда она сама стала тут жить, то сделалась не канлыройка, а джангызка. На время - пока не вырастет большая и не вернется к родителям. Но это еще надо подумать, возвращаться ли?
При мысли о возвращении и шестипалом АльЛатыфе она нахмурилась, бросила мелок, стала смотреть вниз, на дорогу, по которой однажды приедут ее отсюда забирать.
Но сразу забыла об этом. На дороге было интересно. По ней в сторону Ворот ехали всадники. Глаза у Зары были, как у орлицы. Конные были еще очень далеко, только выезжали из дальнего ущелья, а она уже видела, что их трое и одна лошадь в поводу. Дозорные пока ничего не заметили - сверху было видно, как они сидят на вышке и кидают на доске свои костяшки (скучная, тупая игра).
Вытерев нос рукавом бешмета, Зара стала быстро и ловко спускаться по внешнему обрыву. Никто другой не смог бы, а она знала каждый выступ, каждую выемку. Иногда из-под ее ноги в узком сафьяновом сапожке сыпались камни. Но часовые не поднимали голов, хотя наверняка слышали звук. В скалах всегда что-то сыплется. И потом, где им заметить Зару? Прильнет к камням - и нет ее.
Заметили они ее, только когда она уже спустилась и села на корточки у частокола. Стала ждать, когда подъедут всадники.
- Э, гляди, - сказал криворотый щекастый Масхуд (Зара смотрела, как шевелятся его красные губы). - Как она прошла через ворота? Я не видал. Чудна?я она. Тихая, как ящерица.
Вторым дозорным был Олагай, сын кузнеца. Он, наверное, что-то ответил, потому что Масхуд сказал:
- Сейчас.
И замахал Заре рукой: уходи, иди назад в ворота, здесь нельзя! Одну руку к груди прижимает, а другой машет. И улыбается. Потому что она не просто девочка, а приемная дочь самого Рауф-бека.
Ни один человек не знал, что она может выбираться из аула через Кольцо. Никто в Джангызе не умел этого, только Зара.
Все остальные проходили и проезжали через узкий проход, стиснутый двумя крутыми откосами. Он назывался Дорога Костей. Потому что когда-то враги пытались пробиться снаружи, чтобы уничтожить всех-превсех, но не тут-то было. На этот случай наверху, в нескольких местах, приготовлены груды камней. Снизу нажать рычаг - будет обвал. Врагов и завалило, а кто жив остался - бежал без оглядки. Мертвецов потом доставать не стали. Насыпали поверх щебня. Так скелеты внизу и лежат. Поэтому - Дорога Костей.
- Едут! - сказала Зара Масхуду, чтоб он про нее забыл и перестал прогонять.
Криворотый стал смотреть вдаль. Сначала ничего не видел, потом разглядел-таки. Ударил билом о кусок железа, три раза. Это чтоб в ауле услыхали: кто-то едет.
- Никак Рауф-бек вернулся? Не рано ли? - сказал он.
Зара, подняв голову, смотрела, что они говорят. Теперь им с вышки было видней, чем ей снизу.
Олагай ответил:
- Нет, этих только трое. И кони у них - шалохи.
