времени потратил, пытаясь отделить человеческое от Божественного, а когда преуспел, вижу, что разница не так уж и велика. Здесь, на земле, мы этого не видим, но, избавившись от тела, мы познаем больше и постигнем, что распри наши в глазах Господа ничего не стоят.
— Тогда зачем мы сражаемся? — осведомился Утер, усмехаясь, точно решил потрафить старику. — Если все наши споры благополучно разрешатся на Небесах, так чего бы нам не сложить оружие и не обнять саксов, точно братьев?
— Когда мы все обретем совершенство, так оно и будет, лорд Утер, но они о том до поры не ведают, так же, как и мы, — снова улыбнувшись, любезно заверил мерлин. — И пока судьба человеческая толкает людей к битвам, ну что ж, приходится исполнять предназначенное, играя в игры смертной жизни. Но в этой земле нам необходим мир для того, чтобы люди задумались о Небесах, а не о войне и битве.
— Не по душе мне рассиживаться, размышляя о Небесах, старик, — рассмеялся Утер. — Это дело я предоставлю тебе и прочим служителям Божьим. Я — воин, им был, им остаюсь и молюсь о том, чтобы всю свою жизнь провести в битвах, как подобает мужу, а не монаху.
— Ты осторожнее выбирай, о чем молишься, — предостерег мерлин, вскидывая глаза на Утера. — А то, глядишь, Боги и даруют просимое.
— Я не хочу состариться в размышлениях о Небесах и мире, — фыркнул Утер, — уж больно это все скучно. Мне подавай войну, добычу, женщин — о да, женщин, — а служители Божьи этого всего не одобряют.
— Выходит, недалеко ты ушел от саксов, так, Утер? — обронил Горлойс.
— Не ваши ли священники твердят: возлюбите врагов своих, а, Горлойс? — расхохотался Утер и, потянувшись через Игрейну, добродушно хлопнул ее супруга по спине. — Так вот я и люблю сакса: сакс дает мне все то, чего я хочу от жизни! Чего и тебе желаю: ведь когда случается мирная передышка, вот, как сейчас, можно радоваться пирам и женщинам, а потом — снова в битву, как подобает настоящему мужу! Думаешь, женщинам милы те мужчины, что хотят греться у огня и поле возделывать? Думаешь, твоя прекрасная госпожа была бы столь же счастлива с пахарем, как с герцогом и полководцем?
— Ты еще молод, Утер, потому так и рассуждаешь, — серьезно промолвил Горлойс. — Вот доживешь до моих лет, так и тебе война опротивеет.
Утер фыркнул:
— Что скажешь, лорд Амброзий? Опротивела ли тебе война?
Амброзий улыбнулся усталой, измученной улыбкой.
— Какая разница, опротивела мне война или нет, Утер, Господь в мудрости своей порешил, чтобы дни мои прошли в битвах, так оно и вышло, по воле Его. Я защищал мой народ, так поступит и тот, кто придет мне на смену. Возможно, при твоей жизни или при жизни твоих сыновей у нас достанет мирного времени, чтобы спросить себя: чего ради мы воюем.
— Эге, да тут, никак, одни философы собрались, мой лорд мерлин, король мой, — прозвучал вкрадчивый, многозначительный голос Лота Оркнейского. — Даже ты, Утер, в рассуждения ударился. Вот только вся эта заумь не подскажет нам, что же все-таки делать с дикарями, наступающими на нас с востока и с запада, и с саксами на наших собственных берегах. Думаю, все мы хорошо понимаем: от Рима нам помощи не дождаться. Если нам нужны легионы, надо самим их создавать, и, сдается мне, придется нам обзавестись заодно и собственным цезарем, ибо точно так же, как солдатам нужны свои полководцы, так и владетелям этого острова нужен кто-то, кто стоял бы над ними всеми.
— А зачем нам звать своего короля титулом цезаря? Или считать его таковым? — осведомился воин, которого, как слышала Игрейна, называли Экторием. — В наши дни цезари правили Британией очень даже неплохо, но мы сами видим: слабое место империи вот в чем: как только в родном городе начинаются беспорядки, римляне уводят легионы и оставляют нас на растерзание варварам! Даже Магнус Максимус…
— Он не был императором, — улыбаясь, напомнил Амброзий. — Магнус Максимус хотел быть императором, когда командовал здешними легионами, — для военного вождя устремление вполне понятное. — Игрейна заметила, как король коротко улыбнулся Утеру поверх голов. — Так что он прихватил свои легионы и двинулся маршем на Рим, рассчитывая, что его провозгласят императором — при поддержке армии, и здесь он был не первым и не последним. Но до Рима он так и не дошел, и все его честолюбивые замыслы пошли прахом, вот только предания и остались… в твоих валлийских холмах, Утер, до сих пор, сдается мне, говорят о Магнусе Великом, что однажды вернется с могучим мечом, во главе легионов и защитит свой народ от любых захватчиков…
— Говорят, еще как говорят, — смеясь, заверил Утер. — На него навесили древнюю легенду из незапамятных времен о короле, что жил некогда и вернется снова спасти свой народ в час нужды. Да кабы я отыскал такой меч, я бы сам отправился в родные холмы и набрал бы себе столько легионов, сколько понадобится.
— Возможно, — удрученно произнес Экторий, — именно это нам и нужно: король из легенды. Если король вернется, меч тоже долго искать не придется.
— Ваши священники сказали бы, — ровным голосом проговорил мерлин, — что единственный царь, что был, есть и будет, — это их Христос в Небесах, и что тем, кто бьется за его святое дело, иного и не надо.
Экторий коротко, хрипло рассмеялся.
— Христос не способен повести нас в битву. А солдаты — прости мне невольное кощунство, лорд мой король, — не встанут под знамена Иисуса Миротворца.
— Возможно, нам надо отыскать короля, который заставил бы их вспомнить древние легенды, — предположил Утер, и в зале воцарилось молчание. Игрейна, никогда раньше не присутствовавшая на советах мужей, не настолько разучилась читать мысли, чтобы не понять, о чем думают они в наступившей тишине: о том, что сидящий перед ними король не доживет до будущего лета. Кому суждено восседать на его высоком троне в следующем году в это же время?
Амброзий откинул голову к спинке кресла, по этому сигналу Лот ревниво воскликнул:
— Ты устал, сир, мы тебя утомили. Дозволь, я позову дворецкого.
Амброзий мягко улыбнулся:
— Я уж скоро отдохну, родич, — и долгим будет тот отдых… — Но даже попытка заговорить оказалась ему не по силам. Он вздохнул — протяжно, прерывисто, и Лот помог ему выйти из-за стола. Позади него мужчины разбились на группы и заговорили, заспорили, понижая голос.
Воин по имени Экторий присоединился к Горлойсу.
— Мой лорд Оркнейский времени зря не теряет, тщась выдвинуться под видом заботы о короле, вот теперь мы — злодеи, утомили Амброзия, видать, смерти его ищем.
— Лоту дела нет до того, кого провозгласят Верховным королем, — отозвался Горлойс, — пока Амброзий лишен возможности объявить о своем предпочтении, которым многие из нас — и я, и, надо думать, ты тоже, Экторий, — были бы связаны.
— Почему нет? — удивился Экторий. — У Амброзия нет сына и наследника, но его пожелания для нас закон, и он об этом знает. На мой вкус, Утер слишком уж вожделеет пурпура цезарей, но в общем и целом он получше Лота будет, так что если выбирать между кислыми яблоками…
Горлойс медленно кивнул.
— Наши люди пойдут за Утером. Но Племена, Бендигейд Вран и вся эта братия за вождем настолько «римским» не последует, а Племена нам нужны. А вот под знамена Оркнеев они встанут…
— Лот в Верховные короли не годится — не из того материала сделан, — возразил Экторий. — Лучше утратить поддержку Племен, нежели поддержку всей страны. Лот разобьет всех на воюющие фракции так, чтобы доверять каждой мог только он. Пф! — Он презрительно сплюнул. — Этот человек — змея, и все этим сказано.
— Однако убеждать умеет, — проговорил Горлойс. — У него есть и мозги, и храбрость, и воображение…
— Все это есть и у Утера. И представится Амброзию возможность объявить об этом публично или нет, но он стоит за Утера.
Горлойс мрачно стиснул зубы.
— Верно. Верно. И долг чести обязывает меня исполнить волю Амброзия. Вот только хотелось бы мне,
