Утер с этой свадьбой вопреки приличиям, даже дождаться не мог, чтобы она родила дитя, прежде чем брать ее к себе на ложе…
Вивиана предостерегающе подняла руку.
— Юный принц — сын Утера, — промолвила она, — и никаких сомнений тут нет, да никто и не усомнится, стоит лишь его увидеть.
— В самом деле? Тогда прав был Утер, спрятав его на стороне, — промолвил Кевин, — сына от чужой жены…
Владычица жестом заставила его умолкнуть.
— Игрейна — моя сестра, и она — из королевского рода Авалона. А этот сын Утера и Игрейны — тот, чей приход был предсказан давным-давно, король былого и грядущего. Его уже Увенчали Рогами, Племена признали его королем.
— Вы всерьез верите, что хоть один вождь Британии признает Верховным королем какого-то там семнадцатилетнего мальчишку? — скептически осведомился Кевин. — Храбростью он может затмить самого легендарного Кухулина, и все-таки они потребуют воина более опытного.
— Что до этого, он обучался и военной науке, и трудам, подобающим сыну короля, — заверил Талиесин, — хотя мальчик еще не знает, что в жилах его течет королевская кровь. Но, сдается мне, только что минувшая полная луна дала ему почувствовать собственное предназначение. Утера чтили превыше всех прочих королей, что были до него, а этот юноша Артур вознесется еще выше. Я видел его на троне. Вопрос не в том, примут его или нет, но в том, что можем сделать мы, дабы облечь его королевским величием, так, чтобы все горды объединились против саксов вместо того, чтобы враждовать друг с другом!
— Я изыскала способ, — отозвалась Вивиана, — и, едва народится новая луна, все будет исполнено. Есть у меня для него меч, меч из легенды, ни один герой из числа живущих не держал еще его в руках. — Владычица помолчала и медленно закончила:
— И за этот меч я потребую от него клятвы. Он даст обет хранить верность Авалону, что бы уж ни затевали христиане. Тогда, возможно, судьба переменится и Авалон вернется из туманов, а монахи со своим мертвым Богом отступят в туманы и сумрак, а Авалон воссияет вновь в свете внешнего мира.
— Честолюбивый замысел, — отозвался Кевин, — но если Верховный король Британии и в самом деле поклянется Авалону…
— Так задумывалось еще до его рождения.
— Мальчик воспитан как христианин, — медленно проговорил Талиесин. — Принесет ли он такую клятву?
— Что стоит болтовня о Богах в глазах мальчика в сравнении с легендарным мечом, за которым пойдет его народ, и славой великих деяний? — пожала плечами Вивиана. — Что бы из этого ни вышло, мы зашли слишком далеко, чтобы отступить теперь, мы все связаны долгом. Через три дня народится новая луна, и в этот благоприятный час он получит меч.
Прибавить к этому было нечего. Моргейна молча слушала — смятенная, взволнованная до глубины души. Кажется, она слишком долго пробыла на Авалоне, слишком долго пряталась среди жриц, сосредоточив мысли на святынях и тайной мудрости. Она успела позабыть о существовании внешнего мира. Почему-то она так до конца и не осознала, что Утер Пендрагон, муж ее матери, — Верховный король всей Британии и брат ее в один прекрасный день унаследует этот титул. «Даже, — подумала она с оттенком новообретенного цинизма, — при том, что рождение его запятнано тенью сомнения». Чего доброго, соперничающие владетели только порадуются претенденту, который не принадлежит ни к одной из их партий и клик, сыну Пендрагона, пригожему и скромному, что послужит символом, вокруг которого объединятся они все. Кроме того, его уже признали и Племена, и пикты, и Авалон… Моргейна вздрогнула, вспомнив, какую роль в этом сыграла. В душе ее вновь вспыхнул гнев, так что, когда Талиесин и Кевин встали, собираясь уходить, девушка словно заново пережила тот миг, когда, десять дней назад, еще во власти пережитого, она изнывала от нетерпения излить на Вивиану всю свою ярость.
Арфа Кевина в богато украшенном футляре отличалась крайней громоздкостью, тем более что размерами превосходила любую другую, так что, взгромоздив на себя эту ношу, арфист выглядел на диво неуклюже: одну ногу он подволакивал, а колено и вовсе не сгибалось. «До чего безобразен, — подумала девушка, — урод, одно слово, но когда играет — ни у кого и мысли подобной не возникнет. В этом человеке заключено больше, чем ведомо любому из нас». И тут Моргейне вспомнились слова Талиесина, и она поняла, что видит перед собою следующего мерлина Британии, — при том, что Вивиана назвала ее следующей Владычицей Озера. Это известие оставило ее равнодушной, хотя, объяви о том Вивиана до того рокового путешествия, что переменило жизнь Моргейны, она преисполнилась бы восторга и гордости. А теперь его омрачало то, что произошло с нею.
«С братом, с моим братом. Когда мы были жрец и жрица, Бог и Богиня, соединенные властью обряда, это значения не имело. Но утром, когда мы, проснувшись, были вместе как мужчина и женщина… это случилось по-настоящему, и это — грех…»
Вивиана стояла в дверях, глядя вслед уходящим.
— Для человека с такими увечьями двигается он очень даже неплохо. Большая удача для мира, что он выжил и не стал уличным нищим либо плетельщиком ковриков из тростника на базаре. Подобное искусство не подобает прятать в неизвестности или даже при королевском дворе. Такой голос и такие руки принадлежат Богам.
— Он, безусловно, очень одарен, — отозвалась Моргейна, — но не знаю, мудр ли? Мерлину Британии пристали не только выучка и талант, но и мудрость. И… целомудрие.
— Тут решать Талиесину, — возразила Вивиана. — Чему быть, того не миновать, и не мне тут приказывать.
И внезапно ярость Моргейны выплеснулась наружу.
— Неужто ты и в самом деле признаешь, что в мире есть нечто такое, чем ты не вправе распоряжаться, о Владычица? Мне казалось, ты уверена: твоя воля — это воля Богини и все мы — лишь марионетки в твоих руках!
— Не должно тебе так говорить, дитя мое, — промолвила Вивиана, изумленно глядя на девушку. — Быть того не может, чтобы ты хотела надерзить мне.
Если бы Вивиана повела себя надменно, негодование Моргейны нашло бы выход в яростной вспышке, но мягкая кротость собеседницы обезоружила девушку.
— Вивиана, зачем! — промолвила она, к стыду своему чувствуя, что вновь задыхается от слез.
— Или я слишком надолго оставила тебя среди христиан, что горазды толковать о грехе? — Теперь голос Вивианы звучал холодно. — Сама подумай, дитя. Ты принадлежишь к королевскому роду Авалона, он — тоже. Могла ли я отдать тебя человеку безродному? Или, если на то пошло, будущего Верховного короля — простолюдинке?
— А я-то тебе поверила, когда ты говорила… я поверила, что все это — воля Богини…
— Так и есть, — мягко отозвалась Вивиана, по-прежнему не понимая, — но даже в таком случае я не могла бы отдать тебя тому, кто тебя недостоин, моя Моргейна. — В голосе ее звучала неподдельная нежность. — Он был совсем мал, когда вы расстались, — я думала, он тебя не узнает. Мне очень жаль, что ты узнала его, но, в конце концов рано или поздно тебе пришлось бы открыть правду. А он пусть пребывает в неведении как можно дольше.
Моргейна напряглась всем телом, борясь с яростью.
— Он уже знает. Он знает. И, сдается мне, ужаснулся сильнее меня.
— Ну что ж, теперь ничего не поделаешь, — вздохнула Вивиана. — Что сделано, то сделано. И сейчас надежда Британии важнее твоих чувств.
Глава 17
В небе висела темная луна, в эту пору, как объясняли младшим жрицам в Доме дев, Богиня, спрятав свой лик под покрывалом от людского взора, советуется с небесами и с Богами, что скрываются за Богами, нам известными. Время темной луны Вивиана тоже проводила в затворничестве, две младшие жрицы стояли на страже ее уединения.
Большую часть дня Владычица провела в постели: она лежала с закрытыми глазами и гадала, что, если Моргейна права и она и в самом деле опьянена властью и верит, будто все на свете в ее распоряжении, всем она вольна играть так, как сочтет нужным.
