стремительно выросла, набрав рост, величие, силу. Кажется не худенькая девушка, но огромная неясная фигура стояла перед ними, взметнувшись на всю высоту укреплений замка, женская по форме, с волосами язычков пламени, развеваемых ветром, в огненных одеждах, с которых свисали пылающие золотом цепи.
Великий вздох-крик вырвался у племени кузнецов и столпившихся за ними деревенских.
— Шарра! Шарра! Пламеноволосая, огнекоронная, златоцепная. Шарра! Дитя Огня!
Огромная фигура высилась смеясь, разбросав руки и длинные пылающие локоны, в буйном ликовании. Баррон ощущал растущий напор огня, смутные мысли и эмоции поклонников, что истекали сквозь него к Дезидерии — в огненную фигуру, в Форму пламени.
Слабая мысль забилась где-то на границе сознания — не потому ли в Сухих Городах женщин заковывают в цепи?
Согласно легендам, если Шарра порвет цепь, мир погибнет в огненной вспышке… Есть старая земная поговорка: «огонь — хороший слуга, но плохой хозяин». На каждой планете знакомой с огнем имеется подобная поговорка. Ларри! Ты?! Где ты? Не здесь, я говорю с твоим сознанием. Я приду к тебе позже.
Он вновь вернулся мыслями к контакту с Дезидерией, смутно понимая, что и не терял его, и что он находится сейчас вне обычного пространства времени. Каким-то образом здесь находился и Сторн, но Баррон отклонил эту линию, замкнув все, кроме почти видимого потока силы, истекавшего от поклонников сквозь тело его и мысли — в Форму пламени. Своим расширенным восприятием он мог заглянуть в Форму пламени — и увидеть там Дезидерию, спокойную, хрупкую и немного ликующую.
Стрелы летели в толпу выбивая людей, и они падали словно завороженные, даже не вскрикнув. Одна стрела попала в Форму пламени, взорвалась и исчезла в белой вспышке. Форма поднималась все выше и выше, когда огромная Форма Шарры протянула руки с растопыренными пальцами — пальцами, с которых стекали цепочки молний и раскаленные шары. Люди на стенах дико кричали, одежды их охватывало пламя, тела поглощал огонь.
После Баррон не мог припомнить, как долго бушевала эта странная и ужасная битва, он провел ее в мире без времени, без усталости и без сознания, ощутив ее лишь тогда, когда Брайнат, в неистовстве попытался собрать своих разбегающихся, обожженных, умирающих людей, а огромная Форма пламени одним ударом снесла укрепления замка, словно они были сделаны из сыра. Брайнат со смелостью, противостоящей даже магии, в которую он не верил до самого конца, носился по стене вне досягаемости огня.
Откуда-то прилетела большая белая птица. Она бешено закружилась вокруг головы Брайната, он взмахнул руками, отгоняя ее, когда она подлетела ближе, целясь своим сверкающим металлическим клювом прямо в глаза, но потеряв равновесие, он зашатался, громко вскрикнул и свалился с долгим воющим воплем в бездну за замком.
Огонь уменьшился, опал. Баррон почувствовал, как силовая сеть истончилась и исчезла. Он понял, что стоит на коленях, словно физически придавленный тяжелым потоком, омывавшим его. Меллита стояла неподвижно, ошеломленно глядя вверх.
Дезидерия — теперь снова простая девушка, маленькая, хрупкая, рыжеволосая и белолицая — дрожа стояла в кольце угасающего пламени с неопаленными одеждой и волосами. Из последних сил она уронила голубой кристалл в вырез платья на груди, а затем, словно мертвая, рухнула на землю, потеряв сознание.
Над ними нависали огромные стены замка, но кроме умирающих их некому было защищать.
15
Племя кузнецов почти с благоговением подхватило Дезидерию и пронесло ее через пролом в стене во двор замка.
Они бы проделали то же и с Барроном, но он заставил их отпустить его и подошел к бледной, с дрожащими коленями Меллите. Кузнецы обошлись с мертвыми очень просто, швырнув их в глубокое ущелье, через некоторое время круги киорерии, ворон и стервятников Дарковера отметили место их последнего покоя. В энтузиазме они отправили туда же и раненых, и умирающих, но Баррон остановил их и был удивлен тем, как его слушаются. После этого он засомневался, правильно ли он поступил. Что делать теперь с этими бандитами? На Дарковере, насколько он знал, не существовало тюрем, если не считать некоего рода гауптвахт в Торговом Городе, куда запихивали остыть и поразмыслить неисправимых драчунов и буйных пьяниц. Всякий отваживающийся на более тяжкое преступление или умирал в процессе его совершения, или убивал каждого, пытавшегося ему помешать. Возможно, Дарковеру стоило поразмыслить над наказаниями менее тяжелыми, чем смерть.
По приказу Меллиты они спустились в темницу и освободили юного Эдрика Сторна, оказавшегося к удивлению и ужасу Баррона пятнадцатилетним мальчиком. Страшныe раны, полученные им в схватке, зажили, но Баррон с тревогой осознал, что шрамы останутся на всю жизнь. Мальчик приветствовал своих освободителей вежливыми словами юного короля, но затем не выдеражал и беспомощно расплакался в объятиях Меллиты.
Аллиру, парализованную и сломанную ужасом — она не знала, что случилось — они обнаружили прячущейся в королевских покоях. Баррон, сформировавший из мыслей Меллиты странное представление о ней, обнаружил, что это высокая светловолосая, тихая девушка — на общий вкус более красивая, чем Меллита — и она быстро оправилась от страха. С достоинством и силой она поблагодарила помощников, а затем посвятила себя уходу за Дезидерией.
Баррон был почти парализован усталостью, но слишком напряжен, чтобы расслабиться хоть на мгновение. Он думал, что он устал и голоден, жаль, что не ожидается ничего похожего на праздничный банкет. Но в глубине души он твердо знал, что это еще не конец. Впереди, черт возьми, осталось не меньше.
Он осознал, не веря собственным глазам, что солнце поднялось менее чем на тридцать градусов над горизонтом, вся страшная битва не продолжалась и часа.
Большая сверкающая белая птица, сделанная, похоже, из сиявшего сквозь перья драгоценного камня, низко кружила над ним и казалось вела его наверх. С Меллитой позади, вцепившейся в его руку, он поднялся по лестнице, прошел под аркой сквозь голубую дрожь магнитного поля в комнату, где стояло шелковое ложе. На нем лежало человеческое тело — спящее в трансе, или мертвое — неподвижное, как белая статуя.
Птица затрепетала над ним, внезапно щелкнула и криво свалилась на пол бесформенной грудой перьев и драгоценностей, будто сломанная механическая игрушка.
Сторн открыл невидящие глаза и сел, протянув им в приветствии ладонь.
Меллита кинулась к нему, обвила его руками за шею, смеясь и плача одновременно. Она начала что- то рассказывать ему, но он улыбнулся:
— Я видел все — глазами птицы — последнее, что я когда-либо увижу, произнес он. — Где Баррон?
— Я здесь, Сторн, — сказал Баррон, ему казалось, что он должен был быть готов убить его, но теперь весь гнев его и злоба улетучились. Он несколько дней был частью этого человека. Он не мог ни ненавидеть его, ни злиться на него.
Что мог он сделать слепому, беспомощному инвалиду?
Сторн произнес тихо, словно со стыдом:
— Я обязан тебе, я обязан тебе всем. Но я пострадал — и все приму как должное.
Баррон не знал, что сказать. Он произнес грубовато:
— Чтобы разобраться с этим, время найдется, да и разбираться тебе придется не со мной.
Сторн поднялся, тяжело опершись на Меллиту, и сделал несколько неуверенных шагов. Баррон решил, что ко всему прочему он еще и калека, но Сторн уловил эти мысли и сказал: — Нет, это всего лишь слабость после долгого транса. Где Дезидерия?
— Я здесь, — раздался голос сзади, и она вышла вперед, чтобы взять его за руку.
