Кровавое солнце

— Пойдем? Пойдем?

Сам толком не сознавая, что делает, Кервин стиснул угол стола и медленно поднялся на ноги; стул за ним с грохотом опрокинулся. Сверкая глазами сквозь задымленный воздух, он грозно навис над девушкой, и с языка его хлынули слова давно забытого наречия:

— С глаз моих прочь, дочь горной козы, и укрой срам свой! Негоже распутничать с теми, кто мир твой ни в грош не ставит!

У девушки перехватило дыхание; она судорожно стиснула у ворота платье и согнулась в три погибели. «З'серву, шайа», — сорвалось с ее онемевших губ; внезапно ее затрясло в рыданиях, и она пулей метнулась прочь из зала. Казалось, в воздухе на мгновение зависли всхлип и сладковатый аромат, и тут же рассеялись.

Одеревеневшими пальцами Кервин вцепился в угол стола; его шатало. «О Господи, ну нельзя ж так нажираться! И что за дьявольская чушь вдруг из меня полезла?»

Он был совершенно сбит с толку. И что это он так напустился на бедную девочку, перепугал до полусмерти? К великим праведникам он себя ну никак не относил; так с чего это вдруг всколыхнулась в нем кровь каких-то далеких пуританских предков? С чего бы это вдруг он восстал во гневе и смешал бедную девочку с грязью? И… Боже правый! А на каком это языке он изощрялся? На терра-стандарте? Вряд ли. На городском жаргоне? Никак не вспомнить. Память удержала только слабую тень бушевавшего минуту назад шквала эмоций, слова канули в Лету.

И что это, черт побери, на него нашло? Кервин бросил взгляд на Эллерса; тот был уже в полном отрубе. «Не пора ли делать ноги? — мелькнула мысль, — да побыстрее, пока еще в состоянии».

Он нагнулся к Эллерсу и потряс за плечо, но тот даже не шевельнулся. Даркованские напитки — крепкое зелье; Эллерс же влил в себя столько, сколько Раган и Кервин вместе взятые. Куда б его ни занесло, Эллерс всюду оставался верен себе. Кервин пожал плечами, поудобней пристроил ноги приятеля на стуле, который сам только что освободил, и нетвердой походкой направился к выходу.

Воздух. Свежий воздух. Самое то, что надо. А потом, пожалуй, не мешало бы и в Миссию вернуться. Или, по крайней мере, в Земной сектор; там он хотя бы понимает, как себя вести.

Низко над улицей висел недовольный, налитый слезами глаз солнца. Темно-лиловые, фиолетовые тени укутывали дома в уютный полумрак. Улицы стали более оживленными; появились дарковане в шелковых цветастых рубашках и коротких штанах, даркованки, до бровей укутанные в меха. А вот мимо проскользнул кто-то высокий, невидимый под серым плащом с капюшоном, сплетенным из отблескивающих металлом колец; но фигура явно нечеловеческая.

Кервин замедлил шаг и поднял взгляд на пламенеющий небосвод — и тут на глазах у него солнце скатилось за горизонт, а небо стремительно заволокла тьма; тьма, подобная огромным мягким крыльям, сложившимся и укрывшим светило, во мгновение ока наступившая ночь, давшая имя планете. По черному бархату неба раскинула ослепительный блеск диадема из крупных белых звезд, в которую, словно два рубина, были несимметрично вправлены небольшие луны.

Кервин замер столбом посреди улицы, задрав голову к небу, и глаза его влажно блестели, и он не стыдился этих слез. Значит, это не было наваждением. Он снова дома. Он опять увидел, как стремительно чернеет красное небо, и в черноте загорается звездная диадема. Он так и стоял до тех пор, пока вдруг ощутимо не похолодало, а звездный блеск подернулся пеленой ночного тумана. Тогда Джефф медленно продолжил путь. Сигнальные огни на крыше Миссии служили надежным ориентиром из любой точки Торгового города, и Кервин нехотя двинулся в направлении порта.

С ума у него не шла девушка-даркованка, которую он так странно вдруг взял и отверг. Радушное и жаждущее услужить создание — чего еще, казалось бы, можно желать в первый вечер по возвращении домой?

Он ощутил странный беспокойный зуд; некая толком не сформулированная проблема настоятельно требовала решения. Возвращение домой? Домой — это значит к своим. На Земле он не чувствовал себя дома; бабушке с дедушкой сам по себе он не был нужен — только как замена Джеффу Кервину-старшему. А в космосе? Пожалуй, самым близким другом ему следовало считать Эллерса; а кто такой, собственно, Эллерс? Натуральный космический бомж. Межпланетный летун во всех смыслах. Ни с того, ни с сего Кервину прямо посреди улицы остро захотелось ощутить корни, почувствовать себя среди своих — то, в чем ему до настоящего времени все упорно отказывали. Призрачным, неотвязным эхом в ушах его зазвучали собственные, сказанные с самоуничижительной иронией слова: «А я-то надеялся, будто сын и наследник…»

Именно эта фантазия заманила его на Даркоувер; мечта, что наконец ему удастся отыскать корни и приникнуть к ним. Иначе зачем он подавал рапорт о переводе с последней планеты, из системы Вольфа? Интересной работы у него там было по горло, женщин — хоть отбавляй, приятелей и того больше, а приключений на собственную задницу — так просто немерено. Ан нет, все время где-то глубоко сидело и неотвязно зудело одно и то же: вернуться домой; на Даркоувер.

И вот теперь, когда он вернулся, когда снова увидел, как стремительно опускается тьма и вспыхивают звезды, — неужели этим все и кончится? Может, действительно мать его была обычной портовой девкой — такой же, как только что неуклюже пыталась заигрывать с ним? А отец… что ж, как справедливо заметил Раган, отец хотя бы подсуетился оформить на него имперское гражданство.

Ладно, он все равно размотает эту ниточку до конца. Выяснит, кто была его мать, почему отец отдал его в приют, как и где умер… А потом…

Ночной туман тем временем сгустился, и уже начинал моросить мелкий ледяной дождь; днем было настолько тепло, что у Кервина совершенно вылетело из головы, как быстро в это время года яркие звезды скрываются за пеленой слякотного тумана. Джеффа зазнобило, и он ускорил шаг.

По краю площади, примыкающей к космопорту, выстроился длинный ряд всевозможных кафе и ресторанчиков; Кервин забрел в первый попавшийся. Отгородившийся от ночной непогоды толстыми стенами и мягкими уютными занавесями, ресторанчик, как и недавний бар, не производил впечатления ни чисто даркованского, ни совсем уж земного. Среди посетителей можно было увидеть как портовых служащих в форме, так и даркован. В тусклом свете все лица представлялись размытыми пятнами, и Кервин не стал искать знакомых с «Короны юга». В ресторанчике пахло едой, даркованской едой, и у Кервина потекли слюнки. Вот, оказывается, в чем дело: он проголодался.

Он примостился у стойки и заказал ужин, а когда заказ принесли, с наслаждением впился зубами в жестковатое мясо. Поблизости неторопливо трапезничали двое даркован, одетых побогаче большинства местных Жителей — в цветастых плащах и высоких сапогах; на поясах блестели драгоценные камни, а ножны кинжалов были украшены резьбой. У одного из них шевелюра отсвечивала огненно-рыжим, и Кервин недоуменно приподнял брови: вообще-то, дарковане были смуглой и темноволосой расой, и в детстве Кервин нередко ловил на себе недоуменные взгляды — даже в Торговом городе. В приюте его называли Талло, Рыжим; но даркованские нянечки и воспитательницы, прослышав об этом, так сурово наказывали несдержанных на язык, что уже тогда он не мог не задуматься. Каким-то образом у него сложилось впечатление — хотя даркованскому персоналу запрещалось рассказывать детям о местных суевериях — что с рыжими волосами связаны какая-то дурная примета или табу.

За годы, проведенные на Земле — может, потому что там рыжие волосы далеко не в диковину — воспоминание об этом как-то стерлось… Кстати, не исключено, этим и объясняется поведение Рагана: если рыжие волосы тут такая редкость, а у тебя есть приятель — рыжий, то, завидев издали огненную шевелюру, нетрудно решить, что это как раз он и есть.

Громкоговоритель на стене шумно прокашлялся и объявил металлическим голосом:

— Внимание, внимание! Всем, у кого запаркован транспорт на взлетном поле, явиться во Второй отдел. Все авиарейсы на сегодня отменяются. Повторяем: отменяются. «Корона юга» отбывает по расписанию; немедленно освободить взлетное поле от всего личного авиатранспорта. Повторяем…

Один из сидевших неподалеку от входа выразился кратко, но энергично, натянул разукрашенную золотым шитьем шапочку с козырьком и, тяжело ступая, исчез в пелене дождя. По ресторанчику пронесся порыв пронизывающего ветра, и ближайший к Кервину даркованин со смешком сказал своему сотрапезнику:

— Эса соу вхалле Терра акуалле…

Второй покосился на Кервина и произнес что-то еще более оскорбительное на городском диалекте.