позволил Гаю упомянуть о собственной роли в подавлении недавнего мятежа. Несмотря на то, что перед поездкой в Рим он брал уроки ораторского искусства, Гай чувствовал, что своей речью утомил сенаторов, но, когда он закончил, ему все же немного похлопали. Кроме того, как и предвидел Лициний, сенат подтвердил, что, возможно, в следующем году британским властям будет позволено оставить в стране значительную часть от суммы собранных налогов. Гай, в общем-то, не удивился, услышав заверения сенаторов: ведь, собственно говоря, за этим его и направил в Рим Лициний.
Беседа с Домицианом была короткой; императора ждали другие дела. Покидая зал заседаний и на ходу снимая свою сверкающую тогу, он задержался возле Гая, небрежно поблагодарив его за выступление.
– Ты служил в армии? – спросил Домициан.
– Так точно, трибуном II легиона. Я имел честь служить под твоим командованием в Дании, – осторожно ответил Гай.
– Хм… Что ж, в таком случае, полагаю, нам следует найти для тебя какую-нибудь должность в одной из провинций, – равнодушно бросил император и, повернувшись, зашагал дальше.
–
Домой Гай возвращался вместе с Клодием Маллеем. Они сидели в одном паланкине и впервые за весь день имели возможность поговорить наедине.
– И какое же у тебя сложилось впечатление о сенате? – спросил Маллей.
– В сенате заседают достойнейшие люди, и я горжусь тем, что я – римлянин, – искренне ответил Гай.
– А как тебе понравился император?
Гай молчал. Минуту спустя сенатор вздохнул.
– Теперь ты сам убедился, как обстоят дела, – тихо проговорил Маллей. – Я не могу открыто предложить тебе свое покровительство, во всяком случае, пока. Не исключено, что союз со мной – дело для тебя рискованное, хотя может принести и немалые выгоды, и, если ты готов поступиться спокойствием, я буду счастлив принять тебя в число своих подопечных. Я могу договориться, чтобы тебе предоставили должность прокуратора по вопросам обеспечения наших войск в Британии. Вообще-то подобную должность ты, вероятно, получил бы в какой-нибудь другой области империи, но думаю, для нас ты будешь полезнее, работая в той стране, которую хорошо знаешь.
Словами «для нас» Маллей ясно давал понять, что Гай тоже принадлежит к числу тех людей, которым не безразлична судьба отечества, и от этого чувство разочарования, возникшее у молодого римлянина после встречи с императором, рассеялось. Может быть, нет уже больше того Рима, почтение к которому внушали ему отец и Лициний, но Гай верил, что под руководством таких мужей, как Маллей и Агрикола, дух старого Рима вновь возродится.
– Для меня это большая честь, – нарушил молчание Гай. Он сознавал, что сделанный им выбор, как и решение, принятое после битвы на горе Гравпий, отныне будет определять весь ход его жизни.
Глава 24
В Священной роще, которая находилась сразу же за стенами Лесной обители, жрицы приветствовали вновь народившуюся луну. Мужчинам не позволялось присутствовать на церемонии в честь ночного светила, поскольку не они придумали этот ритуал. Юные послушницы становились в круг. Кейлин наблюдала за ними с беспокойством, словно наседка, пересчитывающая своих цыплят. А может, глядя на этих молодых лебедушек, мерцающих в полумраке светлыми одеждами, она заметила, что они уже превращаются в прекрасных птиц.
Круг замкнулся, и на мгновение в роще воцарилась тишина. Кейлин подошла к каменной пирамиде, которая служила им алтарем. Дида заняла место по левую руку от нее, Миллин – по правую, там, где обычно стояла она сама подле Верховной Жрицы. Но сегодня Эйлан неважно себя чувствовала – ее мучили сильные боли в животе, – и поэтому обязанности Жрицы Оракула во время ритуала пришлось исполнять Кейлин. В новой роли она самой себе казалась незнакомкой. Энергетические импульсы, излучаемые Эйлан, питали энергию ее духа; они уравновешивали друг друга, и сейчас без поддержки молодой женщины Кейлин чувствовала себя непривычно.
Дида вскинула руки, и тишину рощи пронзил прозрачный звон серебряных колокольчиков.
пели юные послушницы. Их было человек десять, и все они поселились в Лесной обители уже после того, как Эйлан стала Верховной Жрицей. В последнее время несколько девушек пришли в Вернеметон, прослышав о том, как прекрасно поет Дида. Решив сделать дочь и внучку священнослужительницами, старый Арданос и сам не подозревал, что оказывает Лесной обители великую услугу. Кейлин с наслаждением слушала чистые голоса, восхвалявшие небеса.
Не прерывая пения, девушки, словно в волшебном танце, то склонялись, то вновь выпрямлялись, с мольбой устремляя взоры к серебряному серпу, висевшему над их головами. Потом они медленной плавной поступью пошли по кругу в направлении движения солнца с протянутыми к небесам руками.
Кейлин перестала наблюдать за танцем девушек и, подчиняясь ритму песнопений, стала погружаться в транс. С каждым разом ей это удавалось все легче. Одно время она потеряла всякий интерес к жизни. Но теперь, благодарение Великой Богине, этот мучительный период в ее судьбе миновал. С окончанием месячных кровотечений ее душа вырвалась на волю, и, по мере того как времена года сменяли одно другое, она все настойчивее ощущала в себе прилив сил.
«И все это благодаря тебе, Эйлан, – думала жрица, переносясь сознанием в Лесную обитель, которая величественно чернела за деревьями рощи. – Слышишь ли ты, как сладостно поют твои дочери?»
Кейлин безотчетно приподняла руки, медленно разводя их в стороны. Девушки, окружив алтарь,
