– Я говорю про императора. Возможно ли, что сенаторы возьмут власть в свои руки и Рим опять станет республикой?
Эйлан смерила девушку внимательным взглядом. Почему вдруг эта девочка так обеспокоена событиями в Риме? Конечно, Сенара наполовину римлянка, как и Гай, но ведь прежде она не проявляла особого интереса к жизни народа, к которому принадлежала ее мать.
– Меня гораздо больше волнует то, что ожидает Британию, – мрачно отозвалась Эйлан. – Не только Синрик считал, что такая ситуация даст прекраснейшую возможность поднять на борьбу племена. И тогда у нас в стране тоже вспыхнет гражданская война!
«Мой отец, например, стремится к этому», – внутренне содрогаясь, подумала Эйлан. Великая Богиня, как ей поступить, если он обрушится на нее всей властью архидруида и отцовским авторитетом? И опять Эйлан с отчаянием вспомнила Кейлин. Жрица помогла бы ей найти выход.
Сенара испуганно вытаращила глаза.
– И что же нам делать?
– Для тебя уже есть поручение, – задумчиво промолвила Эйлан. – Возьми отрезы нового полотна и отнеси их к друидам. Ты еще не дала обет, и твой приход им не покажется странным. Спроси с невинным видом, слышали ли они эту новость, а потом расскажешь мне, как отреагировали жрецы.
Сенара понимающе улыбнулась и тут же вскочила на ноги. В следующее мгновение она уже выпорхнула из комнаты. Эйлан оставалось только завидовать ее энергии.
«И вправду, что мне делать?» – вновь спросила она себя. Может быть, ей все-таки следует согласиться на предложение Гая. С другой стороны, судя по всему, у него сейчас и так проблем хватает. Она вынуждена была повиноваться Арданосу, потому что тому было известно о существовании Гауэна. Эйлан полагала, что со смертью деда она обретет свободу. Но хотя Бендейджид не был посвящен в ее тайну, о Гауэне знала Дида. Долго ли ей ждать того часа, размышляла Эйлан, когда новый архидруид, благодаря ненависти Диды, обретет над ней власть, которой и воспользуется без колебаний и промедления? Если, конечно, он сразу же не убьет ее?
Эйлан сидела, уткнувшись подбородком в ладони. Последние несколько дней ее постоянно мучили сильные головные боли, и сейчас она чувствовала, что начинается очередной приступ. «Где же выход? Помоги мне, Великая Богиня!»
Настанет день, когда на этой земле воцарится мир, не будет ни римлян, ни британцев, и тогда все поймут, почему она поступила так, а не иначе, и возможно, простят ее! Эйлан сокрушенно покачала головой; ей не к кому было обратиться за помощью.
Внезапно дикая боль, словно удар молнии, пронзила висок. И где-то далеко-далеко замаячила мысль:
Очнувшись, Эйлан увидела, что сидит, навалившись на стол. Сил пошевелиться у нее не было; она чувствовала какую-то странную умиротворенность, и тем не менее инстинкт подсказывал ей: что-то изменилось. Она с самого начала была уверена, что некоторые травы, из которых готовят священный напиток для ритуалов, разжижают кровь и в отдельных случаях способны вызвать помутнение рассудка. Может, именно это с ней и происходит.
«Когда настанет твой час, – сказала ей однажды Кейлин, – ты это почувствуешь». Мучительно долгая смерть, какой умирала Лианнон, – явление необычное. Старая Латис говорила, что почти все Верховные Жрицы покинули этот мир внезапно. Но все они чувствовали приближение смерти, как теперь догадывалась Эйлан.
«Неужели это было знамение смерти? – размышляла она. – Но ведь тогда я не смогу исполнить до конца свою миссию».
Но кто же станет новой Верховной Жрицей? Кто будет пророчествовать вместо нее с вершины Девичьего Холма? Она не может бросить все на произвол судьбы, как это сделал Арданос.
«Это не имеет значения». Эйлан сразу же успокоилась, обрела безмятежность духа. Великая Богиня донесла до нее свои откровения. Теперь все, чему суждено случиться, зависит только от Ее воли – она, Эйлан, ничего не сможет изменить. Если она должна умереть, то смерть будет дарована ей, как прощение, а не наказание за грехи. Кейлин рассуждала верно. Друиды не имеют права повелевать жизнью жриц. Но главное – она всегда служила Владычице верой и правдой и не щадила сил своих, исполняя Ее волю.
Над болотистыми речушками Страны Лета стелился густой осенний туман и, поднимаясь вверх, окутывал клубами Холм. По утрам Кейлин взбиралась на его вершину, чтобы поразмышлять у каменных глыб. На фоне воздушного серого моря Холм и впрямь казался островом. Но с приближением праздника Самейн жрица все чаще с тревогой вспоминала Эйлан.
Поначалу Кейлин гнала навязчивые мысли, понимая, что Эйлан должна научиться обходиться без ее советов и поддержки; да и сама она не может из-за этого сосредоточиться на своих обязанностях. Но дни становились короче, а лицо подруги словно поселилось в ее видениях, и Кейлин забеспокоилась не на шутку. Эйлан нуждалась в ее помощи, и отмахиваться от подобных предчувствий было бы непростительной ошибкой.
Наконец однажды утром она проснулась от того, что у нее в ушах четко звучали слова:
И Кейлин решила, что должна немедленно поехать в Вернеметон. Они с Эйлан связаны нерушимыми клятвами не только как жрицы Священной рощи. Союз их судеб возник еще в древние времена, и с тех пор они вместе переходят из одной жизни в другую.
Однако в дорогу Кейлин собралась лишь за две недели до праздника Самейн: обустройство нового святилища требовало ее непосредственного участия. Здесь у нее есть одно неоспоримое преимущество, с удовлетворением думала Кейлин, – ни у кого и в мыслях не возникало усомниться в компетентности ее решений, любое ее указание исполнялось тщательно и беспрекословно. Сложилось негласное мнение, что всеми поступками Кейлин, как и деятельностью Эйлан в Вернеметоне, руководит сама Великая Богиня. Это было неудобно только в одном отношении: нужно было позаботиться о том, чтобы кто-то мог достойно заменять ее, пока она будет находиться в Лесной обители.
До Вернеметона Кейлин рассчитывала добраться быстрее, чем за три дня. Она предпочла бы отправиться в дорогу пешком, облачившись в мужскую одежду, но решила не гневить друидов – в этом году вводить подобное новшество было бы преждевременно. Поэтому Кейлин пришлось смириться с тем, что она должна путешествовать, как всегда, на носилках и при полных регалиях жрицы. Ее сопровождали два молодых жреца, которые благоговели перед ней и прислуживали почтительно, как ухаживают за бабушкой внуки. Ничего удивительного, думала Кейлин, ведь они еще совсем юноши.
Когда они пересекали извилистые речушки, протекающие у подножия Холма, начался дождь. Кейлин расстроилась, понимая, что это замедлит их продвижение. Положение не из приятных, но поделать все равно ничего нельзя. Дожди лили с самого равноденствия почти непрерывно, словно небеса оплакивали смерть императора. А подчинить себе погоду в Британии не смог бы даже самый искусный маг.
Через два дня пути они добрались до города Аква Сулис, а с северной стороны от него начинался римский тракт, ведущий в Глев. К удивлению Кейлин, дорога была сильно повреждена. Недавние дожди вымыли на ней огромные углубления; булыжники лежали неровно, всюду зияли большие выбоины. Хорошо, что они едут не в колеснице; да и в телеге, запряженной волом, тоже было бы не сладко трястись по такому тракту.
Кейлин начала засыпать. Вдруг из чащи леса, примыкающего к дороге, высыпали несколько мужчин и бегом помчались наперерез путникам. Они были грязные, лохматые, в зловонных лохмотьях. «Багауды»[29], – догадалась жрица, сброд, беглые рабы и преступники; от их бесчинств стонали жители чуть ли не всей империи. Кейлин слышала о багаудах, но видела впервые. Должно быть, неспокойная обстановка в провинциях в связи со смертью императора позволила им и здесь покинуть свои убежища.
– Прочь с дороги! – приказал один из сопровождающих Кейлин. – С нами Великая Жрица.
– А нам все равно, кто она, – ухмыльнулся один из бандитов. – На что она способна? Швырнуть в нас
