– Он только наполовину римлянин, – возразила девушка. – Его мать была из племени силуров. И когда он гостил у нас, все думали, что он британец.
Бендейджид покачал головой.
– Тем хуже. Он рожден от смешанного брака, а такой брак я считаю незаконным, тем более что в нем течет кровь предателей, ибо силуры всегда были предателями: еще до того, как из-за моря пришли римляне, они угоняли наш скот и, как воры, охотились на наших землях. Было бы вдвойне глупо и безрассудно позволить тебе выйти замуж за человека из племени, с которым мы издавна враждуем. Я даже говорил с Арданосом. Он считает, что такой брак – это шаг к миру, будто ты дочь царицы одного из племен, населяющих нашу страну, а он отпрыск императора, но я твердо убежден, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Эйлан от удивления широко раскрыла глаза: она никак не ожидала, что за нее вступится архидруид. Тем временем Бендейджид продолжал:
– Судя по тону письма Мацеллия Севера, ему эта затея нравится не больше, чем мне. Если вы поженитесь, один из вас изменит своему народу. Если Гай ради тебя готов пожертвовать Римом, я не желаю, чтобы он был моим родственником. Если же он останется верным своим обязательствам перед империей, тогда ты будешь отвергнута нашим народом, а я ни за что не допущу, чтобы тебя постигла такая участь.
– Ради него я все вынесу, – не глядя на отца, едва слышно вымолвила Эйлан.
– Вполне допускаю, но это безумие, – сказал ей отец. – Молодость всегда готова бросить вызов целому свету. Но в наших жилах, Эйлан, нет ни единой капельки крови изменников. Вороны будут тайно терзать твое сердце, мстя за каждое мгновение, что ты живешь с ним, предавая свой народ. – Его голос смягчился. – И что самое страшное, из-за тебя пострадает весь наш род; люди отвернутся от нас… Эйлан, ты должна понять: я не таю злобы на Гауэна. Он был гостем в моем доме, и я поступился бы своей совестью, если бы стал утверждать, будто он обманул меня. Ведь никто и не просил его назвать свое настоящее имя. Я мог бы обвинить его только в том, что он тайно настраивал тебя против родных.
– Он вел себя благородно и почтительно и даже намеком не оскорбил ни твоей, ни моей чести, – почти беззвучно выдохнула Эйлан.
– Разве я ставлю под сомнение его порядочность? – вопросом ответил дочери Бендейджид. – Однако ему придется смириться с моим решением. Отец Гауэна от его имени честно и благородно попросил твоей руки, и я столь же честно и прямодушно дал свой ответ. И кончено.
– Другой, менее благородный мужчина, мог бы так обойтись со мной, что ты был бы только рад избавиться от меня, – сдавленным голосом проговорила Эйлан.
Лицо Бендейджида потемнело от ярости, и впервые в жизни Эйлан испытала жуткий страх перед отцом. Он рывком притянул ее к себе и ударил по губам, хотя и не очень сильно.
– Хватит… – сказал он. – Замолчи! Если бы я чаще шлепал тебя в детстве, мне не пришлось бы сейчас бить тебя за такие бесстыжие слова.
Бендейджид разжал пальцы, и Эйлан безжизненно опустилась на скамью. Если бы отец заговорил с ней подобным тоном десять дней назад, она выплакала бы себе все глаза от горя. Теперь же у нее было такое чувство, что никакая боль на свете не выжмет из нее ни слезинки.
– Не быть тебе женой римлянина, пока я жив, – решительно заявил Бендейджид, – и надеюсь, этого не случится даже после моей смерти. А если ты скажешь мне, что ваши отношения зашли слишком далеко и у тебя нет другого выхода, как только выйти замуж за этого полуримлянина, в котором течет кровь предателей, или родишь незаконного ребенка, который станет называть меня дедушкой, я утоплю тебя собственными руками, и во всей Британии не найдется человека, который посмел бы упрекнуть меня. Что это ты покраснела, дочь моя? Минуту назад ты не думала о своей стыдливости!
Эйлан предпочла бы выслушать все эти обвинения стоя, но коленки у нее дрожали, и она не смогла подняться.
– Неужели ты и впрямь считаешь, что я такая бесстыжая?
– Ты сама заговорила об этом, – резко отозвался Бендейджид. Голос его смягчился. – Дитя мое, – ласково продолжал он, – во мне говорил гнев. Ты хорошая девушка, и я верю тебе. Не сердись. И забудем про этот разговор. Завтра ты отправишься к сестре. Скоро у Маири родится ребенок, и нужно, чтобы рядом с ней находился кто-то из родных, а у матери нет времени. Теперь уже ясно, что ее мужа Родри захватили в плен римляне, когда он последовал за нашими людьми, которых забрали на работы. Так что сама понимаешь, мне сейчас зять-римлянин совсем некстати.
Эйлан тупо кивнула. Бендейджид обнял ее и с нежностью в голосе произнес:
– Я старше и мудрее тебя, Эйлан. Молодые беспокоятся только о себе. Думаешь, я не замечал твоей тоски? Я решил, что ты скучаешь по Диде, и поэтому я, конечно же, разгневан на этого неполноценного римлянина, который заставляет тебя так страдать.
Напряженно замерев в объятиях отца, девушка снова кивнула, но мысли ее были далеко. Он сказал, что, если она выйдет замуж за Гая, вороны выклюют ее сердце, и поначалу она думала, что это всего лишь образное выражение. Но теперь она начала сознавать, что ее отец говорил чистую правду: сердце ныло острой болью, будто и в самом деле в него вонзился клюв ворона.
Чувствуя, что дочь продолжает упрямиться, Бендейджид раздраженно добавил:
– Твоя мать права: тебе пора замуж. Этой же зимой я найду тебе мужа, и он будет британцем.
Эйлан вырвалась из рук отца; глаза ее сверкали яростью.
– Я вынуждена подчиниться тебе, – зло заговорила она. – Но если уж мне не дозволено самой выбрать мужа по сердцу, я вообще не выйду замуж.
– Дело твое, – рассердился Бендейджид. – Я не собираюсь тебя принуждать. А Сенаре я подыщу жениха заранее, пока она еще ребенок. Я не желаю еще раз вступать в такой конфликт с собственной дочерью.
Дождь лил не переставая вот уже много дней. Реки и озера вышли из берегов, затопив поля, размыв все дороги и тропинки. Маири вот-вот должна была родить, а о судьбе ее мужа по-прежнему не было никаких известий. Она понимала, что рожать ей лучше под кровом отчего дома, но в ее положении было опасно куда-либо ехать. Поэтому Эйлан в сопровождении двух слуг отправили на хутор к сестре.
Девушка была рада пожить у Маири, хотя сама по ночам часто плакала, думая о Гае. Здесь в ней нуждались. Она помогала сестре коротать одиночество, возилась с маленьким племянником. Мальчик постоянно капризничал, вид у него был потерянный и несчастный, потому что мать перестала кормить его грудью, а отец куда-то исчез. В последние дни беременности Маири было тяжело заниматься с малышом, а у Эйлан хватало терпения часами кормить племянника из ложки, вырезанной из рога, развлекать его, и мальчик постепенно позабыл свои горести; в доме снова слышался его звенящий смех.
Дождь по-прежнему не прекращался, и Эйлан иногда со страхом думала, что, возможно, ей самой придется принимать у сестры роды. Однако Маири договорилась, чтобы к ним на это время приехала одна из жриц.
– Все женщины Лесной обители обучены таким вещам, сестра, – объяснила она Эйлан, потирая поясницу, в которой последние дни не утихала ноющая боль. – Так что не переживай.
Эйлан жила у Маири уже четвертый день и за это время постепенно освоилась в доме сестры.
– Как было бы замечательно, если бы прислали Диду, правда?
– Она совсем недавно живет в Лесной обители, и ей нельзя отлучаться оттуда в течение первого года. Мне пообещали прислать одну из помощниц Лианнон. Ее зовут Кейлин, она родом из Гибернии. – Маири проговорила это как-то сухо и неприязненно, и Эйлан подумала, что, наверное, ей не нравится эта жрица, но спрашивать ни о чем не стала.
Кейлин приехала через три дня. Это была высокая женщина, плотно укутанная в шали и платки, из- под которых проглядывали только глаза и густые темные волосы. На фоне почти черных волос и бровей ее кожа неестественно отсвечивала молочной белизной, но глаза у жрицы были голубые. Она стала снимать о себе верхние одежды, и от ее резких движений по комнате словно пронесся порыв ветра. Из очага вырвались клубы дыма, и жрица закашлялась. Эйлан торопливо налила в кружку пива и молча протянула ее женщине.
– Спасибо, дитя мое, – низким голосом поблагодарила девушку жрица, – но мне это не дозволено. Дай
