поцеловал ее на счастье!
И вот я лежал, скинув с себя простыню, улыбался в темноте и, хотите — верьте, хотите — нет, чувствовал, что где-то высоко надо мной сияющие в небе звезды. И вдруг будто само небо обрушилось мне на голову — я как-то сразу осознал, что между мной и этими звездами целых девять этажей со стальными перегородками, а в каждой клетке — бедный узник вроде меня, который вот так же лежит каждую ночь, и тоскует, и радуется. Вот тогда-то я впервые задумался: да что такое смерть, в конце концов?! Сейчас я расскажу вам одну очень смешную вещь. В ту самую ночь я выбрался из койки, на ощупь добрался до двери и долго ощупывал дверную ручку, прикидывая, выдержит ли, если я зацеплю ее веревкой, связанной из лоскутьев, а другой конец обмотаю вокруг собственной шеи.
— Гарри, Гарри! — вскричала девушка. — Это неправда! Ты просто выдумал все это, чтобы меня помучить!
Он взглянул на нее и улыбнулся. Но от этой улыбки ее пронизала дрожь.
— Но я не сделал этого, даже зная, что впереди у меня девять лет и шесть месяцев тюрьмы. Подумайте только — дышать тем воздухом девять с половиной лет! Я не сделал этого, милая, и когда понял, что смерть от жизни отделяет лишь один удар сердца. Даже когда до меня дошло, что одно мгновение может означать и величайшее счастье в жизни, и смерть, я не накинул петлю себе на шею. Понимаешь, Чарли, не сделал этого. И не потому, что испугался, нет! Просто понял — должен жить, чтобы еще хоть раз увидеть тебя на той самой веранде, увидеть и поцеловать, и чтобы ты опять дала мне пощечину, как в тот раз!
Он откинул голову и расхохотался, но Чарли заметила, что это был совсем невеселый смех.
— Вот так я лежал каждую ночь еще пять с половиной лет. И именно поэтому сейчас не убил Джерри Венделла! Смерть — ерунда, просто дуновение ветерка, а вот стыд, словно глыба льда, долгие годы лежит под ребрами, и так всю жизнь, пока не придет конец. Так что пусть наш приятель Джерри проживет подольше! Вы хотели знать, почему я так поступил, — я вам объяснил. А теперь можно мне еще чашечку вашего великолепного кофе, полковник? Вашей кухарке просто цены нет, уж вы мне поверьте!
Конечно, Шарлотта помчалась на кухню за кофейником, налила ему кофе.
— Мда-а, — задумчиво протянул Дэнджерфилд. — Похоже, сынок, тебе там пришлось набраться терпения. Одного не понимаю — какого черта тебя дернуло ограбить этот проклятый поезд?!
Дестри опять негромко рассмеялся.
— Ах, эта история еще смешнее, полковник. Наверное, было бы не так обидно сидеть на скамье подсудимых, а потом за решеткой, если бы в конце концов на свободе меня ждала куча денег, которых хватит до конца дней! Но в том-то вся и штука, что я не брал этих проклятых денег! Меня просто подставили!
И вдруг полковник поверил ему. А поверив, выругался длинно и замысловато.
— Наконец-то! Я так и знал!
— Спасибо, — кивнул Гарри. — Но ведь кроме вас там были двенадцать так называемых «равных», которые мне так и не поверили. А не поверили, потому что не хотели поверить! «Равные», подумать только!
Веселья совсем не было в его глазах. Полковник увидел в них гнев. Не выдержав, он нервно отодвинулся назад.
— Все позади, Гарри, — сказал примирительно. — Теперь ты можешь просто выкинуть это из головы!
— Не думаю, — возразил Дестри. — Вы когда-нибудь слышали, что, бывает, человек по-прежнему мучается от боли в раненой руке, когда этой руки уже нет и в помине? Чувствует, как у него чешутся пальцы, ноет локоть, а руку-то — тю-тю — уже отрезали! То же самое и со мной. У меня вырвали из жизни шесть долгих лет. Их нет, а душа не верит в это, ноет и ноет!
— И ты, парень, тверд в своем решении? — угрюмо поинтересовался полковник.
— Так же тверд, как эти скалы, что вы видите перед глазами, — сообщил Гарри. — Ты не можешь ненадолго нас оставить, Чарли?
— Держу пари, это будет самое лучшее, — сказала она, вставая.
Он поднялся вслед за ней.
— Похоже, у тебя голова разболелась, Чарли, — заботливо сказал отец. — Ты бы прилегла ненадолго.
Девушка не выдержала:
— Тебе нет никакой нужды обращаться со мной как с хрустальной вазой, Гарри. Я не намерена изображать на лице сладенькую улыбочку и сидеть тихо, как мышь. В конце концов, я еще не сыграла в ящик! Нет, я буду сражаться!
— Отлично, — кивнул Дестри. — Ты храбрая малышка. Только вот из-за чего ты собираешься сражаться и с кем?
— Я буду сражаться с тобой!
— Мы и так сражались немало, — ухмыльнулся он. — В самом деле, мы с тобой нанесли друг другу столько ударов, что теперь заранее знаем, как прикрыться, чтобы удар не достиг цели.
— О, Гарри! — воскликнула она странно изменившимся голосом. — Но сейчас я разучилась защищаться! Мне так больно!
— Нет, вы только взгляните на нее! — рявкнул полковник. — Да провалиться мне на этом месте, если она не собирается зареветь! А ну, поцелуй ее, да покрепче, Гарри, сынок, да подпусти ей парочку комплиментов, чтобы высохли слезки! Не то возьму дробовик и разнесу вдребезги твою голову, как гнилую тыкву, если ты заставишь плакать мою девочку!
Но Чарли отмахнулась. Предложение отца ей явно пришлось не по вкусу.
— И что же ты намерен теперь делать, а, Гарри? Неужто и в самом деле решил расправиться с ними по одному, как и пообещал в тот день, когда тебя судили?
— Посмотри, что они сделали со мной? — гневно зарычал Дестри. — Да ведь каждый день из этих Богом проклятых лет, словно камень, давил мне на плечи! И с каждым годом этот груз становился все тяжелее! Я ведь рассказал тебе, как сходил с ума все эти ужасные годы, день за днем. А ведь каждый такой день состоит из часов, и в каждом часе — шестьдесят минут, а в каждой минуте — шестьдесят секунд, и все эти секунды, минуты, часы текут между пальцев как песок. Ведь я был еще совсем молод, когда наступил тот проклятый день! — Он опустил голову и хрипло прошептал: — Ладно, раз уж мы заговорили о времени, я лучше пойду! Похоже, мне сегодня немало часов предстоит провести в седле. Так что уж лучше я пойду! — Он обернулся к хозяину: — Всего вам доброго, полковник!
— Погоди минутку, Гарри! Нам с тобой чертовски много надо обсудить.
— Сейчас не могу. В другой раз. Пока, Чарли! Ты уж не унывай, ладно? — Он склонился к девушке и осторожно коснулся губами ее лба. — Так до свиданья, полковник!
Дестри скрылся за дверью, и в ту же минуту его приветствовал нестройный хор голосов. Это были негры. Они были без памяти рады, что он вернулся. Почему-то Гарри всегда был их любимцем. Его голос почти затерялся в их ахах, охах и причитаниях.
— Ну и ну! — проворчал полковник. — Будь я проклят, да разве так целуют девушку на прощанье, когда это такая девушка, как ты, и к тому же когда парень так влюблен, как Дестри?! Чтоб я сдох! Да ведь он попросту выплюнул тебя, будто цыпленка, который на проверку оказался старой, жесткой курицей. Эй, Чарли! Что с тобой, девочка? А ну, гляди веселей!
— Оставь меня в покое! — буркнула она раздраженно.
Он ласково обнял ее за плечи.
— Ну, в чем дело? Что случилось, глупенькая?
— Так ты, пожалуй, заставишь меня рыдать целую минуту. Ну же, папа, прошу тебя, дай мне уйти!
— Держись, моя дорогая, — проворчал полковник. В его глазах, обращенных к дочери, стояла боль. — В конце концов, должен он или не должен покончить со всем этим? Если должен, то…
— Замолчи! — попросила девушка.
— Но нет же никаких оснований так убиваться, Чарли. Все идет хорошо. Он же не болтается без дела, нет, все его мысли заняты только одним. Да и потом, разве Гарри не приехал к тебе, чтобы начать все снова?
— С чего это ты взял? — фыркнула она.
