рвет на себе волосы, изрыгая пену при этом и швыряясь камнями.
Вот и тем утром все было именно так, хотя пройдет совсем немного времени, и русло будет становиться все шире и шире, бешенный ток воды начнет замедляться, некогда грохочущий поток превратится в грязный пенистый ручеек, и можно будет услышать, как жадно пески напиваются водой, и в конце концов, вся вода уйдет вглубь пустыни и исчезнет в ней.
Я знал, что такая участь постигнет и этот поток; однако теперь, когда он был ещё в силе, было довольно трудно представить себе его столь бесславный конец. Мощь горной речушки поражала воображение, а её рев был похож на крики двух армий, одна из которых сражается на земле, а вторая отвечает ей откуда-то из поднебесья.
Эта гипнотическая какофония звуков завораживала, благодаря чему происходящее начинало ещё больше походить на сон. Но там, внизу, по узкой тропе мчался бедный маленький Чип, за которым следовал шериф, двигавшийся гораздо медленнее и осторожнее.
Я слышал, как отчаянно ругается шериф, и знал, что он тоже не может сдержать своего восхищения храбростью мальчишки. Я знал, что и тогда, готовый на все ради того, чтобы только поймать Чипа, шериф больше всего на свете восхищался его упрямством.
И это было одной из самых сильных черт в характере шерифа. Тем временем юный Чип закончил свой головокружительный спуск, оказываясь на дне долины, и я видел, как он остановился в нерешительности, оглядываясь по сторонам, и посмотрев сначала направо, а затем налево.
В тот же самый момент я понял, в чем заключалась главная трудность.
Глава 11
Мне также стало ясно, почему шериф был так уверен в том, что сможет поймать Чипа в самое ближайшее время. Очевидно, он догадывался, какой дорогой поедет мальчишка, и заранее знал, что в самом конце пути его ждет западня.
Пути вверх по течению не было. К самой воде здесь подступал совершенно отвесный склон ущелья. А путь вниз по течению преграждал большой завал из камней и скальной породы, осыпавшейся со склона ближайшей горы. Огромные каменные глыбы высотой с дом громоздились друг на друга, словно побившиеся игральные кости. Никогда не забуду, как блестели острые сколы на их неровных, с зазубринами краях, пронизанные местами сверкающими на солнце прожилками железной руды.
И вот, оказавшись зажатым в тесных объятьях гор, бедный маленький Чип двинулся вперед, направляясь к поющей и грохочущей реке.
Теперь, когда мы спустились ещё ниже в долину, поближе к воде, нас все чаще начинало одолевать ощущение, что на самом деле здесь протекает целых две реки: одна грохочет по земле, а другая где-то в небе, прямо у нас над головами — таким звуонким было множественное эхо, метавшееся между склонами скал. Меня не оставляло дурное предчувствие, что вот-вот должно будет произойти нечто из ряда вон выходящее, способное поразить воображение обычного человека.
И в то же время верить в это почему-то не хотелось. Нечто похожее случается во время охоты на медведей, когда в течение двух недель приходится выслеживать какого-нибудь гризли, распутывая его следы, изучая повадки старого знакомого — и вот после тысячи успешно разрешенных в пути проблем и такого же количества разочарований, вы наконец видите перед собой этого бродягу, который даже не подозревает о вашем столь близком присутствии, так что остается лишь выстрелить, а вы все ещё не верите собственному счастью и начинаете упрямо твердить себе, что это, должно быть, совсем другой медведь — что ж, примерно так же я глядел теперь на маленького Чипа, и не мог поверить, что шерифу все-таки удалось загнать его в угол.
Мне уже не раз приходилось становиться свидетелем проделок этого мальчишки, справиться с которым зачастую оказывалось не под силу большинству взрослых. Но, похоже, на этот раз он сам оказался, так сказать, припертым к стенке.
И внезапно он показался мне совсем маленьким и беззащитным, зажатым между скалой с одной стороны и грудой каменных глыб с другой. Сзади с винтовкой наперевес подступал шериф — и там же осталась узкая горная тропа. А прямо перед ним грохотал и пенился стремительный горный поток.
В некотором роде, конечно, это было наиболее доступное для преодоления препятствие, но и в то же время самое непредсказуемое. Вода переворачивала и швыряла, раскалывая на куски камни, которые были почти величиной с человека. И что же будет, если в её власти окажутся лошадь и всадник?
Я видел, как Чип, словно загнанный зверь мечется по этой арене; затем он оглянулся назад, бросая единственный взгляд на быстро спускавшегося по тропе шерифа.
Чип решительно бросил конец веревки, которой мул был привязан к мустангу, и когда я увидел это, то у меня не осталось ни малейших сомнений на тот счет, что мальчишка что-то задумал. Интересно… что бы это могло быть? Я знал, что у него были поистине железные нервы, но когда тебя со всех сторон окружают непреодолимые препятствия, стоит ли так безоглядно уповать на собственную сообразительность, самообладание и тому подобные качества?
Для начала Чип подъехал к каменному завалу, и я видел, как он взглянул вверх, оценивая на глаз высоту и крутизну склона, и покачал головой.
Взобраться второпях на такую гору было невозможно!
Он повернул назад к потоку и остановился у самой воды; да, ни больше, ни меньше — вода бурлила вокруг передних ног коня. Я был восхищен тем, как беспрекословно повинуется ему этот мустанг. Возможно, это зловредное животное и в самом деле не упускало случая лягнуть или укусить своего хозяина, но храбрости ему было точно не занимать. Иначе седоку никогда не удалось бы заставить его остановиться хотя бы в десятке футов от этого потока.
Но взгляд Чипа был теперь устремлен в сторону противоположного берега, как будто он заметил там нечто, недоступное взорам других. И кажется, я знаю, что он видел там — на том берегу его ждала свобода или хотя бы призрачный шанс на нее. Но только как туда попасть?
Недалеко от того места, где стоял Чип, чуть выше по течению, обвалился кусок размытого земляного берега, который с грохотом бултыхнулся в грохочущий поток, растворяясь в нем и делая воду похожей на мутный кофе. Миллионы брызг взметнулись высоко в воздух, разлетаясь во все стороны
Но мальчишка продолжал разглядывать поток, словно это было лицо человека, от которого он хотел получить ответа на свой вопрос.
Обвал берега как будто несколько изменил обстановку. Так как вместе с землей в воду упало и несколько валунов, оказавшихся такими огромными и тяжелыми, что сдвинуть их с места оказалось не под силу даже неистовому течению. Я видел, как одна из каменных глыб дрогнула, медленно перекатилась с боку на бок и снова замерла, сотрясаясь время от времени, но как будто больше не собираясь сдавать своих позиций даже под натиском воды.
Внезапно Чип хлестнул мустанга плеткой. Конь вздрогнул, оседая на задние ноги.
Шедший впереди меня шериф, взмахнул рукой, хлопая себя по лбу.
Он на мгновение обернулся ко мне, и я увидел его перекошенное от ужаса лицо. Он что-то кричал, но в грохоте бушующего внизу водоворота слов было не разобрать.
К тому же в тот момент мне не было абсолютно никакого дела ни до шерифа, ни до того, что он мог мне сказать. Мне было страшно за Чипа.
Я слышал, как погонщики рассказывали о том, что если диких лошадей загнать на край обрыва, то они скорее бросятся в пропасть, но не дадутся в руки ловцам. То же самое происходило теперь и с Чипом — он был готов умереть, но не сдаться.
Я что-то кричал ему — что именно, уже не помню. Наверное какие-то банальные фразы насчет того, чтобы он не дурил. Но затем я увидел, как плеть снова дважды мелькнула в воздухе, и затем конь прыгнул.
Я зажмурился, инстинктивно втягивая голову в плечи, как это обычно делает человек, перед глазами у которого неожиданно мелькает кулак, который в следующее мгновение метко впечатывается ему в челюсть. Затем я снова открыл глаза и увидел, что мустанг, подобно горному козлу, стоит на вершине большого валуна, только что обрушившегося в воду с берега.
Было довольно необычно и жутковато глядеть на Чипа, который, словно маленький жокей, привстал в стременах, прижимаясь к лошадиной шее, одной рукой удерживая поводья, а в другой сжимая свободный конец лассо.
