нельзя было и желать.
И здесь я должен представить вам еще одно действующее лицо — заключенного по имени Дэн Джунипер, которого поймал и привез в Эмити Том Кеньон. Суд признал Джунипера виновным во всех смертных грехах, и тот ожидал прибытия специального дилижанса, который должен был увезти его в главную тюрьму штата, где его собирались повесить.
Так вот, с этим самым Джунипером пересекся и я, когда в одно прекрасное утро тюремный страж издал крик, который услышала половина городка, и указал собравшейся толпе на то место в стене, где снаружи была разобрана кладка. Опоздай он на пять минут, и уже не застал бы узника в камере.
Было решено удвоить охрану, а для надежности прибавить к ней человека, отличающегося как храбростью, так и здравым смыслом. Грешам был в отъезде, так что выбор остановился на его заместителе, то бишь на мне.
Три судебных исполнителя едва не валялись у меня в ногах, умоляя лично возглавить караул, приставленный к этому отчаянному негодяю. Все надеялись на его чистосердечное признание, а сказать он мог достаточно и о Красном Коршуне, и о других членах шайки, однако ясно было, что не заговорит до самой казни, настолько был твердо уверен, что Красный Коршун спасет его от петли. Я же должен был приберечь негодяя для Правосудия, и на такое прощение не мог не откликнуться с готовностью.
Глава 13
ПОИМКА ДЭНА ДЖУНИПЕРА
Итак, впервые я увидел Джунипера в тюремной камере. Это был долговязый, довольно худой паренек лет девятнадцати — двадцати. У него была черная с отливом шевелюра; длиннющая челка, когда он наклонялся, закрывала ему лицо. Сверлящие зрачки его темных глаз то и дело вспыхивали желтоватым пламенем. Лицо его было довольно красиво, разве что лоб и нижняя челюсть казались уж слишком узкими. Безвольный, почти дряблый рот постоянно кривился в презрительной усмешке. Смазливое, порочное лицо негодяя…
На нем была синяя шелковая рубаха с малиновой оторочкой. Вот все, что я помню о его наряде, — синяя рубаха, истрепавшаяся на рукавах и протертая в локтях. Воротничок был черным от грязи. Еще у него был красный галстук, морщинившийся от бесконечного завязывания и перевязывания в разных местах.
На мой взгляд, он был еще подросток, но не просто подросток, а очень испорченный, поскольку слишком много знал о жизни. Грязное тело, грязная душонка. В камере висело густое облако табачного дыма. Запах был одновременно едким и тяжелым — застарелый табачный перегар смешивался со свежим дымом цигарок. В камере было окно с форточкой, однако Дэн не сподобился открыть ее пошире. «Не хочу простужаться, — пояснял он. — Мама всегда говорила, что у меня слабые легкие и горло. Я очень боюсь сквозняков».
Представили, каков был этот Дэн Джунипер? Злой, избалованный, жестокий, гордящийся своей внешностью и успехами по части покорения женских сердец. Вдобавок он был чрезвычайно опасен. У него были ловкие руки с длинными подвижными пальцами, с такими руками он мог искусно владеть кистью — или револьвером.
Более всего меня поражало, как этот ужасный индейский вождь, Красный Коршун, ставший проклятием для Эмити и отравивший жизнь Грешаму, мог совершить столь грубую ошибку, приняв такую презренную личность в свою банду. Глядя на эту мразь, я подумал, что краснокожий, в конце концов, не так уж и умен.
Когда я зашел в камеру, мистер Джунипер, затянувшись, выпускал клубы дыма из своего вялого рта. Он даже не поднял голову, чтобы посмотреть на меня.
— Если вы пришли задавать вопросы, напрасно! — заявил он. — Мне что-то лень на них отвечать.
Я промолчал, дожидаясь, пока любопытство не заставит его обратить на меня свой взор. Затем увидел его лицо — такое, каким вам уже описал. Слегка помедлив, я ответил:
— Не собираюсь тебя ни о чем спрашивать. Хочу лишь сообщить, что я новый начальник охраны.
Он протяжно зевнул.
— Интересно, — произнес он, — но не существенно.
— И еще, моя прелесть! — не удержался я, чтобы не сказать Джуниперу. — Когда я приду задавать вопросы, можешь не сомневаться, все ответы мною будут получены.
Его глаза слегка расширились.
— А что вы мне сделаете?
Я только улыбнулся.
Потом покинул пленника и отправился к Тому Кеньону, который заступил в тот день в караул. Ему заявил резко и без обиняков:
— Кеньон! Между нами не все гладко, но я не вижу, почему бы нам не действовать сообща в этом маленьком дельце!
Он терпеть меня не мог и показывал это всем своим видом. Отвечая, раздул ноздри и от неприязни словно окаменел.
— Да какие общие дела у нас с тобой? Разве следить за тем, чтобы он не убежал, пока не придет время отправить его на виселицу.
— Послушай, — продолжил я, — ведь не сегодня-завтра тебе могут вставить нож между лопаток за то, что ты поймал одного из людей вождя!
Он вздрогнул, его поза слегка размягчилась.
— Ну так вот, — не останавливался я, — если мы вдвоем вытянем из гаденыша признание, оно может навести нас на след Коршуна, и тогда у тебя будет больше шансов остаться в живых. Что скажешь?
Кеньон будто помолодел на пару лет при одном упоминании об этой, пусть отдаленной, возможности.
— Господи! — отозвался он. — Если ты знаешь, как это сделать, я с тобой до конца! Если бы ты мог его разговорить, то… Но я не верю, что тебе это удастся.
— А как его допрашивали?
— Да как только не пытались! И уговорами, и угрозами, и револьвер под нос совали. В общем, не шибко преступая закон, все испробовали.
— Ну ладно, только между нами — я знаю, чем его пронять. Но сначала хочу услышать, как ты его поймал.
И Кеньон рассказал мне весьма занятную историю. Однажды ночью он спустился в ущелье. Месяц на небе светил так ярко, как только может светить неполная луна. Там, где каньон сужался, Кеньон услышал топот копыт и поспешил спрятаться за грудой камней, а в следующий миг скалу уже огибала вереница всадников. Впереди них Том увидел Красного Коршуна — таким, каким представлял его по многочисленным рассказам.
Это был человек огромного роста; он восседал на могучем коне — самом что ни на есть породистом, как сказал Кеньон, а уж он-то в этом разбирался. Красный Коршун был обнажен, кроме набедренной повязки и легких мокасин на нем ничего не было. Его тело темного бронзового цвета сверкало, будто натертое маслом, — Кеньон слышал, что именно так Красный Коршун выступает на тропу войны.
Лицо его, по словам Тома, которому все было видно при ярком лунном свете, вовсе не было ужасным, но один глаз был перевязан широкой черной лентой, крепившейся сзади кожаными тесемками, стянутыми узлом. У Коршуна были длинные волосы, жесткие, как конская грива, и густые, как у женщины. Они были утыканы перьями и ниже плеч заплетены в косу.
Когда этот демон пронесся мимо, Кеньон так же пристально оглядел тех, кто ехал следом. Их лица он изучить не мог — все были в масках. Однако, судя по одежде, это была пестрая компания — в ней были и мексиканцы, и белые, и индейцы.
Роднило их одно — все были великолепными наездниками, а их лошади, одна другой краше, ни в чем не уступали жеребцу, которым правил вождь. Кеньон насчитал добрую дюжину бандитов и готов был поклясться, что, проезжая, никто не проронил ни слова.
Они промчались в другой конец ущелья, и Кеньон стал дожидаться, когда стихнет гул копыт — он честно, по-мужски признался, что был напуган до смерти. Наконец уже было собрался покинуть укрытие, как вдруг из-за скалы показался еще один член шайки, почему-то отставший. Несмотря на это, он уверенно гнал коня бодрым галопом, как человек, знающий, что его цель недалеко, бояться ему нечего.
