— Разве у всего есть цена?
— Вы же деловой человек, — во второй раз повторил собеседник. — И я не собираюсь говорить с вами о пустяках.
— Ты должен заплатить мне, — сказал Эпперли, — за гордость, которую я почувствовал, поймав Команча.
— Это одна статья.
— Еще за долгую охоту, когда я гнался за ним по пятам.
— Ладно.
— Мое время дорого стоит. Я провел двадцать или тридцать полных рабочих дней, выслеживая его.
— Так.
— Я думал, соображал, мечтал, как бы заполучить его. Я вывел на охоту свору собак и видел, как он их убивал. Я провез его с собой по всем дорогам Востока и потратил на него много времени и денег.
— Вполне резонно. Это ваш счет. Подведите же итоги.
— Кроме того, и это главное, — я полюбил эту громадную зверюгу, Димз!
— И с этим я согласен.
— Однако я считаю, что позорно продавать собаку за деньги, — для такого богатого человека, как я, просто стыдно.
— Я оплачу вам и ваш стыд, — пообещал Одиночка Джек.
— Сколько денег ты сможешь вложить в это дело? Я не собираюсь разузнавать, что у тебя в карманах, но что ты будешь делать, если я потребую несколько тысяч?
— Скажем, пять тысяч… или больше?..
— Ну, давай, скажем, пять.
Левая рука мистера Димза скользнула в карман, и на столе перед хозяином внезапно появились пять бумажек по тысяче долларов.
— Надеюсь, с этой минуты мы не будем больше спорить, кому принадлежит Команч? — спросил Одиночка Джек.
Глава 9
ОТВЕТ ВОЛКОДАВА
Необходимо помнить, что Эндрю Эпперли был не просто деловым человеком, но таким, который привык брать то, что ему нравится, невзирая на цену. Надо заметить, что в те дни деньги значили больше, чем сегодня. Например, за малорослую индейскую лошадку, которая достаточно хорошо выполняла любую обычную в этих краях работу, платили пять долларов. Тридцать долларов стоила хорошо объезженная лошадь вместе с седлом, а сотни было вполне достаточно, чтоб купить лошадь, в которой уж по крайней мере была щедрая примесь кентуккийской породы. За тысячу долларов можно было привести домой чистокровного рысака… А перед Эпперли стоял сейчас тип, который мог спокойно выложить на стол пять тысяч долларов за простого дикого пса!
Это потрясло Эндрю. И не только потрясло. В его сознании будто вдруг распахнулись какие-то двери, и через них проникло совершенно иное представление о Димзе, нежели он рисовал себе раньше. Одного взгляда было достаточно, чтоб понять: в жизни этого парня деньги ничего не значат. И все же он не удержался и серьезно спросил:
— Скажи мне, Димз, что для тебя деньги?
Легкое смущение появилось в глазах юноши, и он ответил столь же серьезно:
— Ну, всякий другой, очевидно, стремился бы их заполучить. Но думаю, что игра в данном случае того стоит.
— Очень хорошо, — сказал фермер. — Пусть будет так. Однако и для меня твои деньги не значат ничего. Я не могу взять эти пять тысяч долларов.
Одиночка Джек Димз пристально взглянул на Эндрю, отнюдь не восхищаясь величием его души, но, по всему было видно, пытаясь все же отыскать скрытые или, может быть, какие-то низменные мотивы отказа. Он медленно опустил в карман деньги.
— И еще, — добавил фермер. — Знай, я не отдам собаку ни за какие деньги.
Джек Димз слегка улыбнулся. Его явно развеселила мысль о том, что кто-то мог подумать, будто он хоть мгновение рассчитывал на милосердие.
— Прекрасно, — сказал он. — Я догадываюсь, чего вам нужно. Но заранее говорю — я не из тех.
— Не из каких, Димз?
— У вас неприятности, и вы хотите, чтобы я помог их устранить. Ведь так?
— Эх, парень, парень, я и сам справляюсь со своими врагами. Нет, это не так.
Собеседник чего-то явно ждал.
— Правда, есть одно дело, Димз, которое может задержать тебя в этой части страны. Ты в состоянии остаться здесь?
— Куда еще я могу деться с собакой? — мрачно спросил Одиночка Джек. Он бросил взгляд на открытую дверь. — Но если я останусь с ним здесь, — продолжил он, — мне придется бежать от погони в горы. А куда легче скрыться там, где ты знаешь все вдоль и поперек… не то что в горах, которых вовсе не знаешь!
Фермер покачал головой и объяснил:
— Тебе не грозит здесь опасность, разве что сам поставишь себя в опасное положение.
— Меня мало тут знают, ведь так? — спросил Одиночка Джек, и в его слабой улыбке странно смешались тщеславие и уныние.
— Вообще не знают, — ответил фермер.
Одиночка Джек промолчал. Лицо его хранило по обыкновению непроницаемое выражение, но было ясно, что он не питает ни малейшего доверия к тому, что слышит. Эпперли счел нужным пояснить.
— Новости медленно доходят сюда, — сказал он. — Газеты успевают устареть, прежде чем попадут к нам в руки. Самым свежим и то бывает не меньше месяца, так что поневоле привыкаешь читать прессу как древнюю историю. И в этом случае внимание, как водится, привлекают сами истории, но не имена людей. Половина здешних жителей, если спросить их, с трудом припомнят имя нынешнего президента Соединенных Штатов, потому что оно для них не имеет значения. Что имеет значение в краю скотоводов — так это имя вашего хозяина и имена лошадей, на которых вы ставите на скачках. Все остальное считается лишним. Понял меня? И Одиночка Джек Димз со списком отправленных им на тот свет длиной с его руку здесь значит не больше, чем ковбой Джек Димз, если он пожелает начать с этого. А уж только потом, спустя время тебя будут считать таким, каким ты себя покажешь!
Может быть, Эпперли слегка и погрешил против истины, но по крайней мере нарисовал картину, которая привлекла хоть какое-то внимание молодого человека, а это было именно то, к чему стремился фермер.
— Странное рассуждение, — удивился Одиночка Джек. Он смотрел прямо перед собой, но как будто разглядывал что-то. — Очень странное рассуждение, — повторил он. — Вы сами-то хоть наполовину верите в сказанное?
— Целиком и полностью.
— Вы считаете, Эпперли, что я действительно могу разгуливать по улицам коровьего городка и позволять людям видеть мое лицо, такое, как оно есть, каким Бог меня создал?
— Именно так я и считаю.
Димз хмуро уставился в пол.
— Почему же, ты думаешь, столько тысяч людей сбежали на Запад? Потому что преступления жгли им пятки на Востоке. Но здесь они затерялись. И думаю, не менее половины из них стали достойными людьми. Четверть из них наполовину хорошие, наполовину плохие — это зависит от того, как вы к ним относитесь. Остальные родились плохими и останутся плохими, потому что идут, куда их несет, и сначала делают, а потом уже думают. Большинство из них, по крайней мере.
Димз кивнул.
— Я вижу, вы верите в то, что говорите, — пробормотал он. — Но это, должно быть, очень странное чувство — гулять по улице, засунув руки в карманы… беззаботно… сидеть в доме, не прижимаясь спиной к стене…
Он замолчал, и сильная дрожь сотрясла его тело. На мгновение он стал в точности похож на волка,
