служанки собирают самое ценное из моих вещей, и я вскоре спущусь вместе с ними в патио. Беги к отцу и скажи, что я сейчас буду.
После всех событий этой ужасной ночи Лопес соображал с трудом, тем не менее послушался Доротеи.
А немного погодя на взмыленном муле к дому подскакал пеон.
— Они приближаются! Они уже близко! Это Рубрис и Эль-Кид! — выкрикивал он.
В ответ по усадьбе пронеслась волна встревоженных воплей, и вся эта беспорядочная масса людей и животных, груженных добром Лерраса, поспешно хлынула со двора и направилась в сторону города.
Где-то далеко позади них слышался топот копыт, а впереди холодными звездами маячили огни города. К этой земле обетованной и устремился торопливый людской поток.
Они проехали уже целую милю, когда дон Томас окликнул Эмилиано:
— Почему Доротеи нет рядом с тобой?
— Она где-то здесь! — отчаянно вертя головой по сторонам, воскликнул Лопес. — Она где-то…
— Где? — проревел Леррас. — Во имя всего святого, Эмилиано, где она?
Ответа он не получил.
Действительно, Доротеи, наследницы богатства Лерраса, среди беглецов не было.
У дона Томаса помутился рассудок. Повернув коня, он направился обратно к усадьбе. Пришлось отнять у него поводья и силой везти к городу. Так он и ехал — без поводьев, в Отчаянии закрывая лицо руками.
Ночной воздух позади них сотрясал воинственный клич: «Рубрис! Рубрис! Рубрис!»
— Псы смердящие! Набитые дураки! — в сердцах ругался дон Томас. Как им только в голову пришло, что они могли схватить Рубриса? Кто, кроме него, способен на подобный разбой?
За спинами беглецов нарастал бешеный конский топот. Теперь им пришлось изо всех сил пришпорить лошадей и мулов, а вопли и гиканье приближавшейся погони становились все громче и громче.
Однако и до города оставалось рукой подать. Толпа беженцев из поместья уже влилась в его главную улицу. Встревоженные жители высыпали на улицу и увидели, как лошадь знатного дома Томаса, великого Лерраса, ведут в поводу, словно лошадь слепца, а за ним тянется длинная процессия из груженных добром животных, погоняемых насмерть перепуганными людьми.
Такого здесь еще не видали. Это походило если не на конец света, то на настоящую катастрофу. И тем не менее многие из пеонов были не в силах спрятать улыбку.
Процессия беженцев добралась до самого вместительного городского здания — тюрьмы; широко распахнувшиеся тюремные ворота пропустили ее на центральный двор.
Конечно же дона Томаса и дона Эмилиано поспешили отвести в самые лучшие апартаменты. Сам начальник тюрьмы вместе со знаменитым жандармом Бенито Халиской приветствовали их.
Бульдожье лицо Халиски заметно побледнело. Он стоял в углу и, уставившись мрачным взглядом прямо перед собой, молча слушал Лерраса.
— Тот, кого вы принимали за Рубриса, оказался обыкновенным бандитом. Настоящий Рубрис, черт бы его побрал, собрал раз в пять больше самых отъявленных мерзавцев, чем у него было до этого; и теперь они жгут и грабят мое поместье! Чтобы вас черт побрал, как и всю вашу проклятую жандармерию! Эх, Мексика, Мексика! Неужели на твоей земле перевелись умные люди? Я лишился дома, а моя дочь попала в руки самих дьяволов!
Глава 26
Все сорок разбойников Рубриса, словно сорок голодных волков, алчущих наживы, ворвались в дом Лерраса. По-волчьи воя, они принялись рыскать повсюду. Когда они подлетели к воротам усадьбы, то оказалось, что там еще хватает народу. Конечно, большая часть прислуги бежала, однако многие остались; к тому же вокруг дома собралась большая толпа пеонов, работавших на ближайших землях. Несколькими рядами они окружили господский дом — не приближаясь к нему вплотную, но и не отходя слишком далеко.
Пеоны пришли сюда целыми семьями: мужчины, женщины и дети. Женщины сидели на земле, скрестив ноги, и держали на руках детей. Мужчины расхаживали взад и вперед, переговариваясь друг с другом, или молча следили за происходящим жадными глазами.
Им хорошо было видно, что творилось вокруг. Один из шаривших вокруг дома бандитов Рубриса по неосторожности поджег дровяной сарай, и теперь вздымавшиеся к небу языки пламени освещали танцующим багряным светом всю панораму вокруг.
Бандитов пеоны совершенно не боялись. Наблюдая, как те тащат из дома ковры, огромные гобелены, связанные лицом друг к другу картины, золоченые кресла, в которых представители рода Леррасов восседали на протяжении многих веков будто короли, они показывали на них пальцами и, посмеиваясь, переглядывались между собой. Кое-кто из пеонов подходил поближе, чтобы разглядеть сваленное в кучу добро, они трогали его руками и восхищенно показывали друг другу.
Бандиты не обращали на пеонов ни малейшего внимания, лишь время от времени перекидывались с ними своеобразными шутками, носившими грубоватый характер черного юмора.
— И давно ты, братец, в рабстве? — спрашивал Ороско пахаря-пеона.
— Да побольше, чем ты режешь глотки, дружок.
— По мне, так лучше резать глотки, чем пахать на этих проклятых Леррасов, — парировал Ороско.
— Может, оно и так. Только однажды, когда я буду вести мою борозду, я забороню в нее вместо удобрений твои останки. А потом на этом самом месте выращу виноград, который будет питаться соками из костей самого знаменитого Ороски, — насмешливо продолжил пеон.
— Если чертов Леррас отравится вином из этого винограда, я буду полностью удовлетворен! — нашелся Ороско.
Все вокруг весело рассмеялись.
Однако нельзя было сказать, чтобы пеоны особенно завидовали бандитам, даже когда те вытаскивали из дома роскошные вещи и тут же напяливали их на себя.
Один из разбойников обернул вокруг талии кружевную скатерть на манер кушака. Другой украсил седло своего мустанга серебряным ремнем. Третий напялил на себя форму дона Эмилиано с бриллиантовыми пуговицами, богато расшитую галунами. Дело в том, что Лопес провел несколько лет в армии, где, пользуясь влиятельными связями Лерраса, стремительно продвинулся по служебной лестнице. Постепенно бандиты все более и более распалялись.
Первым делом они отыскали погреба и, выкатив в патио бочонки белого и красного вина, тут же принялись за него. Они выносили из погребов сотни бутылок с выдержанными винами, отбивали им горлышки и сразу же вливали в себя их содержимое. Приглашали и пеонов присоединиться к этой вакханалии, но те не стали бы пить, даже если бы умирали от жажды.
Показывая на бандитов пальцами, женщины говорили детям:
— Вы видите этого человека? Неужели вам хочется стать таким же, как он? Рано или поздно ему накинут на шею петлю. Сеньор Вильяхен, скажите, ведь это правда, что вас ожидает виселица?
— Разумеется, сеньора. И я надеюсь, что, когда меня будут вешать, вы и ваши дети придете полюбоваться, как я пройдусь ногами по воздуху. Я собираюсь изобразить для вас восхитительный танец, а пока что разучиваю фигуры.
Кид опередил тех бандитов, которые первыми ворвались в дом. С револьвером в руке, он поспешил к комнате Доротеи Леррас. Дверь в нее оказалась открытой. Горящая лампа освещала царящий беспорядок: в одном месте валялась шляпа с перьями, в другом — расшитые золотом домашние туфли, небрежно брошенное на спинку стула шелковое платье с меховой отделкой элегантными складками легло подолом на пол. Комната выглядела так, будто в ней уже побывали грабители, которых интересовали одни только драгоценности, а на остальные вещи, почти столь же ценные, даже не глянули.
В кресле у окна, такого памятного для Кида, сидела Доротея Леррас. Ее светлые волосы в лунном свете казались серебряными. Она спокойно наблюдала за тонкой струйкой дыма, поднимавшейся от ее цигарки.
Перед тем как войти, Кид снял шляпу. Затем, затворив за собой дверь, запер ее на ключ.
И тут же в дверь со всего маху ударили плечом. Чей-то голос проревел:
— Откройте! Откройте!
— Что тебе тут нужно, Роблес? — откликнулся Кид.
