осознание незначительности той жизни, которую он вел. Он боялся необходимости вернуться в маленькую, темную, жаркую комнату, где он спал. Здесь, на веранде он мог хоть смотреть на далекий и холодный свет звезд — они были очень далеко, но на Маунт-Лорел они были так же близко к нему, как лица друзей.
Он не слишком жалел эту девушку. Потому что она, несмотря на все переживания, жила. Он тоже жил — раньше. Его душа и руки были заняты. Теперь руки тоже заняты, но не душа.
Там, на далекой горе, роскошно выписанной на фоне божественных огоньков… да, там он мог, так сказать, коснуться орлов руками. Здесь он потерял себя в земле. Он был растением, которого сажают в определенное место, и оно растет, не имея возможности сдвинуться с места. Какой низкой казалась эта жизнь — как у растения или животного за оградой.
Мысли Райннона яростно метались, но постоянно наталкивались на препятствие — так тигр ходит по клетке, не в силах пробиться через металлические прутья. Утром приедет шериф. Райннон отдаст ему ферму и уедет обратно в горы!
Приняв это решение, он почувствовал себя легче. Он лег и сладко проспал, пока не его не разбудила пила Ричардса, вгрызавшаяся в твердое дерево за домом. Райннон встал, оделся и приготовил завтрак на двоих. Они едва закончили есть, когда, задумчиво насвистывая, появился Каредек и прислонился к косяку задней двери.
— Ты был чем-то занят, Оуэн? — сказал Райннон.
— Был и нашел себе человека, Джон Гвинн, — сказал шериф.
Ричардс встал и вышел через заднее крыльцо. Он задержался там, наверное, чтобы скрутить сигарету. Но шериф ткнул большим пальцем за плечо и кивнул в сторону Ричардса.
Затем продолжил:
— Я нашел себе очень дорогого человека, сынок.
— Для фермы? Мне не нужен еще один, — сказал Райннон. — Если только…
Он подумал, что после его отъезда шерифу понадобится еще одни руки.
— Не для фермы. Для тюрьмы, — сказал шериф. — Настоящий бриллиант, а не человек. За него заплатят большую цену! Вчера ночью он пытался повеситься на простыне и почти удавился, когда мы его нашли. Очень классный мошенник.
— И как его имя?
— Стью Моффет.
— Ах, этот!
Снаружи послышались шаги Ричардса, который спускался по ступенькам крыльца. Затем они прозвучали по дощатой дорожке, ведущей к воротам корраля.
— Этот! — сказал шериф. — Он попался! Где кофе? Когда я дождусь от тебя гостеприимства? Я хочу есть, сынок!
Он сел за стол перед жестяной кружкой с черным кофе. Его длинные руки сновали туда-сюда — за кусочком поджаренного бекона, холодной кукурузной лепешкой, порцией клубничного джема. Он ел жадно, поглощая пищу, как голодный волк.
— Когда ты вчера ел? — заинтересованно спросил Райннон.
— Не помню. Помню, что вчера. Был слишком занят, чтобы думать о еде. Прекрасно позабавился!
Он допил последний глоток кофе и продолжил:
— Догадайся, сколько за него дадут?
Райннон нахмурился.
— Три тысячи? — предположил он.
— Пять, мой мальчик, — сказал шериф. — Пять тысяч, чтобы уложить их в банк, где они станут расти и расти! Пять тысяч металлических кружочков за два дня работы. Я занимаюсь не таким уж плохим делом.
— Нет, — сухо сказал Райннон, — А когда уложат тебя, то вырастут пару таких, как ты.
— Что ты хочешь сказать? — спросил шериф.
— Ничего, — ответил его собеседник. — Но кому предназначены деньги, которые ты накопил? Детей у тебя нет. Ты и не думаешь их иметь, Оуэн, потому что ты — твердолобый, бессердечный сукин сын!
— Я? — добродушно спросил шериф, довольно постукивая по кружке. — Я? Да я же ягненок. Шерстяной ягненочек!
— Со слишком длинной шерстью, — сказал Райннон.
— У меня есть сердце, — сказал шериф, — такое же кроткое, как у овечки, Эннен, мой мальчик. Все, что мне нужно, — это понимающая женщина, которая вышибет меня из седла, и когда я найду ее, то положу ее в карман, отнесу домой, и мы нарожаем больше маленьких Каредеков, чем сможет вместить эта округа. Дай мне рассказать, как я его прихватил, этого…
— Я не хочу об этом слышать, — хмуро сказал Райннон.
— Это тебя раздражает, верно? — спросил шериф. — Тебя раздражает, когда ты слышишь, что я поймал одного из этих позолоченных скунсов?
— Они преступники, знаю, — объяснил Райннон, — только мне не хочется слышать, как ты об этом рассказываешь — это деньги за кровь, Оуэн.
— Деньги за кровь! — горячо воскликнул шериф.
— От отодвинулся от стола.
— Деньги за кровь? — спросил с яростью в голосе.
— Деньги за кровь! — сказал Райннон, и его подбородок выдвинулся.
С минуту они смотрели друг на друга, как два обозленных волка. Затем шериф с рычанием встал и зашагал к двери. Когда он повернулся, в руке у него была зажженная сигарета.
— Я привык, что меня уважают, — сухо сказал он, справившись с гневом. — Но когда приезжаю сюда, то вижу, что здесь меня не слишком ценят.
Райннон в ответ на выпад промолчал.
Его гнев сидел слишком глубоко, и он попытался объяснить свои чувства:
— На что ты купил эту ферму? На деньги за кровь! Из этого ничего хорошего не получится!
Шериф спокойно сказал:
— Я, конечно, не удивляюсь. Взять, например, тихого миролюбивого парня, как ты — у тебя даже при мысли о крови кружится голова, так что ли?
— Я никогда не наживался на мертвецах, — сказал Райннон.
— Ты убил охранника, когда грабил банк Шеллопа! — сказал шериф.
— Он был подлым убийцей! — сказал Райннон. — И я не тронул ни цента в банке после того, как прикончил его!
— Потому что за тобой погнались!
— Я уже открыл сейф кассира. Мог бы взять деньги и смыться. Но я не хотел запачкать кровью карманы, Каредек!
— Черт меня побери! — воскликнул разгневанный шериф. — Чего ты добиваешься этим разговором? Неприятностей?
Его собеседник не поморщившись ответил:
— Я говорю тебе правду. Брось заниматься этим делом, Каредек, или не бахвалься здесь деньгами, которые сделал на…
— Он не человек. Он — трусливая крыса, которая грызла сердца людей и перерезала горло спящим и пьяным.
— Ладно, — сказал Райннон так, словно считал ниже своего достоинства продолжать спор.
— А где бы был ты? — Шериф не мог не сказать что-нибудь в свое оправдание, потому что мучился смущением и злостью, однако не испытывал никакого чувства вины. — Где бы был ты, если бы не нашел это место и я бы не отдал его тебе?
— Ладно, заткнись! — рассеянно сказал Райннон. Он скатал сигарету и стучал пальцами по столу.
— Ты вечно мной недоволен, — пожаловался шериф. — Будь я проклят, если не устал от этого! Никто другой не говорит ни слова против. В газетах только и пишут, как я его взял. Никто не имеет ничего против того, что я за эту работу получаю деньги. А ты недоволен! Почему? Потому что ты был по другую сторону баррикады! Так?
