глотки. Нет, единственное, что для каждого там имело смысл, так это как у него самого идут дела. А остальное все пусть катится ко всем чертям! Вот такая там царила веселенькая атмосфера. Конечно, она возбуждает, но время от времени и здорово ударяет по нервам.
Ну, поплелся я дальше и, когда пыль от выстрелов улеглась, увидел перед собой небольшую кучу зевак. Она оказалась у меня на пути и мешала пройти. Я, конечно, сунул мой нос и увидел такое, что заставит вас посмеяться. Представление с канарейками!
Вы когда-нибудь думали, если, конечно, не видели собственными глазами, что эти глупые птицы, канарейки, которые обычно ничего не делают, а только сидят себе целыми днями на жердочке — один глаз закрыт, а другой наполовину белый, — клюют семечки или, взъерошив перышки, насвистывают разные песенки, поддаются обучению разным трюкам?
Уверен, не думали, а подумав, сказали бы, что для этого у них слишком маленькие мозги. Но вот и ошиблись бы, как ошибся я! Потому что в той клетке сидело двенадцать или тринадцать канареек и они там такое выделывали, просто умора!
Около клетки стоял тощий коротышка, который выглядел как чахоточный. У него были печальные глаза, а когда он говорил, его щеки проваливались вовнутрь. Одежда у него была рваной, даже ветхой, не лучше, чем у Слоупа. Рядом с ним я чувствовал себя разодетым в пух и прах, как в воскресный день.
У коротышки была маленькая свистулька. Под ее звуки канарейки на наших глазах построились в ряд! Птички были облачены в крошечную шелковую униформу, красную с белым, а под крылышками у них висели миниатюрные ружья. Канарейки выглядели маленькими солдатиками, которые только и ждали команды «Вперед, ружье на плечо!». У одной из них была шпага и шапочка с кокардой. Она стояла впереди остальных, подпрыгивала и взмахивала крыльями.
Коротышка вновь свистнул. Птички тут же перестроились в колонну по четыре в ряду, и это нужно было видеть, как они маршировали, а одна из них от всех отстала.
Потом канарейки построились в два ряда, по одному с каждой стороны клетки. Перед каждым оказалась маленькая игрушечная пушечка. Одна из птичек схватила клювом шнурок, который, должно быть, был привязан за крошечный курок, и потянула его. Из пушки с хлопком вылетел холостой патрон, и все канарейки на другой стороне упали и замерли, как мертвые.
И это еще не все! После этого та, что с кокардой, расправила крылышки и запела, будто отпевая умерших. И только когда она закончила исполнять свой псалом, коротышка накинул на клетку платок и принялся собирать в шляпу монеты.
Жаль, не умею я все это точно описать. Но поверьте, представление было потрясающим. Все смеялись, подталкивали друг друга, а в шляпу коротышки посыпалось золото.
Я тоже чуть не опустил в нее мой пятидолларовик, который выиграл у Блонди, но передумал и вместо этого положил двадцать пять центов. Но в конце концов, никто и не ожидал, что я заплачу золотом, которого в Портсвилле было полно у взрослых.
А ведь неплохая работенка у этого коротышки итальянца! Скитается себе без всякой тяжелой ноши, только с клеткой, где спят канарейки, да собирает золотые слитки, которые все охотно бросают ему в шляпу. Я даже вроде как размечтался о такой жизни. Но тут толпа разошлась, а итальянец принялся собирать столик на колесиках, на котором показывал птичье представление.
Но, заметив меня, улыбнулся, подмигнул, потом постучал пальцем по клетке и спросил:
— Хочешь посмотреть?
— Хочу, конечно, — откликнулся я.
— Могу показать тебе еще кое-что, — пообещал он и снова весело подмигнул.
Естественно, я пошел с ним, заинтригованный, догадываясь, что у птичек есть про запас еще какие- нибудь трюки и, может, коротышка покажет мне, как их надо дрессировать.
Он прокладывал путь сквозь толпу, толкая тележку, и, каждый раз оборачиваясь, подмигивал мне и кивал, убедившись, что я иду за ним.
Так мы свернули с улицы и попали в извилистый переулок, в котором повсюду валялись пустые картонные коробки, их обычно используют для постройки лачуг или для топки очага. Там были еще разбросаны консервные банки, всякий другой хлам и мусор, колеса тележки подскакивали на нем, из-за чего птицы все время испуганно чирикали в темноте под платком.
Думаю, итальянец хотел побыстрее выбраться оттуда туда, где его могли бы видеть зрители, поэтому он торопился, и я едва за ним поспевал. И вот, когда мы проходили мимо какого-то дома, в темноте дверного проема, как в черной дыре, я вдруг заметил двоих мужчин. Один из них неожиданно выскочил и набросил мне на голову одеяло, да так ловко, что я и опомниться не успел.
Этот тип знал свое дело — он так туго стянул одеяло на моей голове, что мне стало больно.
Понятное дело, я начал драться. И тут из-под одеяла услышал глухой, будто издалека, голос:
— Стой смирно, дурак, или я тресну по твоей рыжей башке.
Пришлось подчиниться, потому что ничего хорошего в том, чтобы получить несколько ударов по голове, я не видел.
Потом меня куда-то довольно долго несли. Тот, на чьем плече я лежал, сказал, что лучше бы меня укокошить и оставить где-нибудь в мусорном баке, потому что нет никакого смысла таскаться с такой ношей. Но другой голос возразил, что Бонанзе это не понравится.
Когда я услышал это имя, мне стало жутко. Конечно, я очень хорошо понимал, что за этим стоял именно он, но, пока его не было видно и пока его не назвали, еще мог на что-то надеяться.
Теперь все мои надежды улетучились. Я даже перестал держаться, просто весь помертвел.
Спустя какое-то время меня потащили вверх по ступенькам. Мой носильщик сильно пыхтел и ругался. Потом открылась какая-то дверь, и меня поставили на ноги. Кто-то сказал:
— Что ж, теперь полный комплект!
Затем мне крепко связали руки за спиной и сдернули с головы одеяло.
Прежде всего я увидел пару головорезов и среди них приятное лицо Билла Ларкина, который ухмылялся во весь свой щербатый рот. Но следом мои глаза наткнулись на кое-что посерьезнее.
Дело в том, что в одной комнатушке со мной лежали на полу у стенки, перевязанные веревками, неподвижные, как двое убитых турков, Блонди и Слоуп!
Меня будто огрели пыльным мешком. Мне стало до того худо, словно я на самом деле заболел.
— Черт возьми, вы-то как оказались здесь? — все, что только и смог сказать.
Они не ответили. Только смотрели на меня во все глаза. И тогда я увидел, что их не только связали, но и заткнули их рты кляпами. Вот тогда я взвыл так, что чуть крыша не слетела. Однако орал я недолго, потому что Билл Ларкин двинул мне прямо в подбородок.
Глава 16
Когда я очнулся, мне показалось, будто в моей голове гудит целый рой пчел. Я потихоньку огляделся. За это время в комнате кое-что изменилось. Охраны не было, а у Блонди и Слоупа вытащили кляпы. Кроме нас, в комнате находился еще один человек — сам толстый Бонанза.
Он сидел за столом у окна и крутил в жирных пальцах золотую цепь, которая висела у него поперек живота. И при этом улыбался, рассматривая всех нас по очереди.
Я понял, что звать на помощь совершенно бесполезно. Раз они вытащили кляпы у моих товарищей, значит, уверены, что наши крики на улице не услышат. Да если б и услышали, то кто бы обратил внимание на наши вопли? В этом городке то там, то здесь постоянно затевалась какая-нибудь свара и кто-нибудь истошно орал.
— Черт возьми, Слоуп, как это им удалось затащить тебя живьем в эту ловушку? — удивился я.
— Как же, Рэд, ты прислал записку, в которой просил меня поскорее прийти сюда, поэтому…
— Какая еще записка? Не посылал я тебе никаких записок!
— Но почерк-то был точь-в-точь твой! — настаивал бедный Слоуп. — Хотя теперь я понимаю, что это была подделка.
До него дошло, когда их уловка удалась! Ну надо же, его провели самым старым способом! В тот момент я чуть ли не возненавидел Слоупа! Во всяком случае, до того расстроился, что даже отвернулся от него и спросил у Блонди:
— А как с тобой получилось?
— Да так, всего один удар по голове. Ты-то как сюда попал?
