в пятидесятые годы я, выпускник правовой школы, явился на собеседование. Дрожал как слепой кутенок. Таким я, по большому счету, и остался. Я сидел как раз на этом месте… о чем это я, то было в старом здании, в кабинете первого заместителя. Он сам гонял меня. Дэн Блэйк, ты его знал?
Я покачал головой.
— Жирный старый хвастун, — продолжал Элиот. — Он поговорил со мной, задал пару глупых вопросов, обычных для собеседования, затем неожиданно извинился и вышел. Меня это несколько смутило. Он так спешно исчез, что забыл задвинуть ящик стола. Совсем рядом со мной. Я решил, что он проверяет, можно ли на меня положиться, стану ли я в его отсутствие совать нос в чужие дела, поэтому сидел подобно церковному служке, неподвижно, уставившись в одну точку. Вернувшись, Блэйк сунулся в ящик и помрачнел, как будто там оказалась тухлятина, которую он забыл вовремя выбросить. На этом мое собеседование было закончено.
Элиот ухмыльнулся.
— Зря смеешься, хотя ты не такой наивный, каким был я. Я так и не понял, в чем дело, даже получив письмо с отказом. Я был в полном недоумении. По счастью, у меня был дядя, не юрист, но ушлый, он знал, как обстоят дела. Он поинтересовался причиной моего провала, ведь собеседование, судя по всему, прошло без сучка и задоринки. Когда я в своем рассказе упомянул об эпизоде с ящиком, он нахмурился так же, как мой недавний экзаменатор, и сказал: «Идиот. Тебе надо было положить туда деньги». Я изумился, был уверен, что он ошибается. Но дядя кому-то позвонил и сообщил, мне сумму. Я напросился на прием к Блэйку, он нехотя согласился только после таких моих слов: «Думаю, вас удивит, как много я узнал за последнее время». Мы провели блиц-разговор, и опять мистера Блэйка настолько поспешно вызвали, что он не успел закрыть ящик. На этот раз я не сплоховал и сунул туда чек. Вернувшись, он заглянул в ящик, улыбнулся, задвинул его, пожал мне руку и сказал: «Добро пожаловать в службу окружного прокурора».
Я перестал смеяться задолго до конца этой истории. Мне и раньше приходилось слышать о прежних нравах, и это вызывало у меня недоуменную улыбку, но после того, что рассказал Элиот, я задумался, как такого рода собеседования проводятся в моем кабинете.
Элиот тоже насупился.
— Мне не пришлось уволить этого человека, — сказал он. — Он умер задолго до того, как мне представилась такая возможность.
— Но, Элиот, — возразил я, — такая практика сохранилась и во время твоего пребывания в должности окружного прокурора. Без связи к нам не попадешь. В правовой школе я работал на Гарольда Адамса, и если бы мистер Адаме не замолвил за меня словечко…
— Да, но тебе не пришлось платить, — возразил Элиот, и это прозвучало настолько ханжески, что он сам это заметил, и мы оба рассмеялись. — И если бы ты не работал как следует, тебя бы вышвырнули вон.
Он укоризненно посмотрел на меня.
— Ты осуждаешь связи, а они помогают разбираться в людях. Мне подсовывают по сто выпускников правовой школы в год, что я знаю о них? Что они победили в конкурсе ораторов? Ты же знаешь, чего это стоит, когда они попадают в зал суда. Но прокурор работает с людьми. Если не общаться с офицерами полиции, то у тебя ничего не выйдет. Если не можешь наладить взаимопонимания с судьей, для меня ты ничего не стоишь.
Элиот вошел в раж и заговорил прокурорским тоном. Я внимал его ценным указаниям.
— Всякий, мало-мальски разбирающийся в людской психологии, может наладить контакты, — продолжал он. — Не обязательно рождаться с этим. Я пришел в этот мир, уже имея связи. И ты тоже, хотя и встретил мистера Адамса, хорошо на него поработал и он рекомендовал тебя. Понимаешь? Ты установил контакт, так что мне было у кого навести о тебе справки. Можешь ли ты выполнять эту работу, не подведешь? Вот для чего нужны связи. Это не поможет, если ты сам ничего не стоишь, если ты просто чья- то родня.
Он ухмыльнулся.
— А теперь, когда ты стал политиком, тем более не обойтись без них.
— Да, действительно, — ответил я, и мы на время замолкли, каждый думал об издержках работы окружного прокурора, пока Элиот вдруг не прервал эти размышления.
— Какой же я старый дурак, Марк! — сказал он. — Не позволяй мне вешать тебе лапшу на уши. Я же пришел по конкретному делу. — Он подался вперед. — Я пришел помочь тебе.
— В чем?
— Вот. — Он указал на газету, лежавшую на полу рядом с моим столом. Я поднял ее и, не обращая внимания на броский заголовок на первой странице, протянул Элиоту, чтобы тот пояснил, о чем речь.
— Я имею в виду это дело, — ткнул он в заметку, выделенную крупным шрифтом: «Где пропадала Луиза?»
Газетчики подняли шум по поводу истории, которая будоражила город всю предыдущую неделю. Четырехлетняя девочка то ли ушла сама, то ли была украдена из дома и не вернулась к ночи. На второй день поисковые отряды из добровольцев обследовали окрестности, ближайшие леса, канализационные люки, темные, наводящие ужас места близ домов. Надежда обнаружить девочку живой спустя два дня в августе, да еще при такой жаре, сошла на нет. Люди стали больше принюхиваться, чем приглядываться.
После захода солнца в тот день Луиза объявилась. Она была весела, не обгорела на солнце, но и не могла толком объяснить, где была, только похвасталась, что «хороший дядя» отвел ее в красивый дом. Хотя девочка нашлась, расследование не закончилось.
— Этим занимается полиция, — сказал я.
Действительно, начальник полиции крутился как мог. Репортеры, готовя материал для публикаций, раскопали, что история с Луизой не единственная. Месяц назад дома не ночевал мальчик, а в начале лета исчез другой ребенок. Пресса и телевидение окрестили предполагаемого преступника «серийным детским маньяком» и старались сообщать об этом в каждом ежедневном выпуске новостей. Я считал, что этому уделяют слишком большое внимание. Такое и раньше случалось, да и полиция не утверждала, что действовал один человек; детские описания, к сожалению, были очень неопределенными. Но шеф полиции, пытаясь успокоить общественность, нарочито согласился с версией о маньяке и привлек к расследованию дополнительные силы.
— Я с величайшим рвением возьмусь за обвинение любого, кого они арестуют, но им, похоже, не слишком везет. Пока что…
Элиот перебил:
— Допуская, что это только проблемы полиции, ты информируешь общественное мнение. Люди не слишком полагаются на правовые институты. Они уверены в одном: среди овец затерялся волк. Проникнувшись этим, они переложат вину на пастухов. А твою кандидатуру выдвигают на выборы. На тебе могут сорвать страх и возмущение.
Элиот Куинн был более мудрым политиком, чем я. Двадцать лет в прокурорском кресле это доказали. Я понял, что он говорит правду.
— Что ж, спасибо, — тихо ответил я, прикидывая варианты дальнейших действий. Придется потолковать с начальником полиции.
— Я пришел не из праздного любопытства, — оборвал Элиот мои размышления. — Я хочу помочь тебе.
Я выжидал. Молчал и Элиот. Похоже, он не слишком торопился на ленч. Он заговорил, тщательно подбирая слова, как будто нащупывал брод в бурлящей реке.
— У меня есть друг, — сказал он. — Старинный приятель. А у него клиент. Тот собирается добровольно сдаться.
— Так это тот самый детский маньяк?
— Да. Он не в себе, Марк, но детей не насиловал, только трогал. Это больной, напуганный человек…
— Однако это похищение, — не выдержал я. — Возможно, с отягчающими обстоятельствами. Если…
— Ты начал обвинять, — сказал Элиот, — а я не за этим пришел. Я не его адвокат, слава Богу, —
