предоставлять свою Академию к услугам двора, где бы двор ни находился. И значит, у маркиза есть какие-то сведения для тех, кто притягивается к сфере нового императора и готов, подобно голодным карпам в фонтане, кормиться, едва представится случай. Из чего следует, заключил Онгора и прикусил губу, что при дворе уже создан новый пост. Вот и еще одно доказательство, какой удачный ему выпал день.
И тут его честолюбие взыграло, потому что отличной выделки двери дома растворились, и его пригласили войти.
Визит маркиза, думал Онгора, ожидая, пока о нем доложат, означает не только, что у него есть новости о дворе и о новом посту. Имеется и другая цель. Маркиз знал, что он, Онгора, вероятно, прибудет с визитом. А если он не фигурирует в шахматной партии маркиза… Нет, нельзя до такой степени принижать таланты маркиза. Но вот ладья или пешка? Это предстояло узнать.
Двери гостиной отворились. О нем доложили. Комната заструилась навстречу ему, ведь герцогиню влекла красота в чем угодно. Он вошел, гибкий и жантильный, с пиратскими замыслами в сердце.
Ошпаривание поэта
– А! Вижу, приехал один из ваших протеже, – сказал маркиз и на легкий вздох слегка приподнялся над подушками. Онгора отвесил глубокий поклон, полный решимости остаться в игре, в которую уже вступил, как ему было ясно. Маркиз не упустит ни единой возможности унизить его и снисходительно потрепать по плечу. Он должен с полной невозмутимостью сносить умело распределяемые оскорбления из уст маркиза. Чтобы служить императору, приходится надевать плащ поскромнее. Его лицо, когда он выпрямился, выражало кроткую учтивость. Онгора, вглядываясь в умные и растленные складки на лице маркиза, не сомневался, что этот человек принуждает себя к учтивости, словно к отвратительной микстуре, лишь бы понадежнее излечить свой древний род от безденежья и подкрепить свою выцветшую кровь землями и дворцами привилегий. Уж наверное, Дениа тысячи раз склонялся в подобострастном поклоне, до того как обрел свое новое влияние. Мне, подумал Онгора, надо кланяться столько же раз и даже больше. Смирение, думал он, спрячет мою сталь. И он отсчитал еще несколько секунд почтительности перед особой маркиза, прежде чем повернулся, чтобы приветствовать герцогиню.
И немедленно заметил, что герцогиня разгневана. Пока его губы обманывали ее руку сочувственно- заботливым прикосновением, его ум искал причину, почему ее лоб омрачен. Вдруг до нее дошли слухи о его мотовстве? Но тут же он счел это маловероятным. Твердым правилом герцогини было игнорировать даже малейшие намеки на слухи и сплетни, а иногда так и давать резкую отповедь. Разгибаясь от ее руки, Онгора вспомнил, как однажды герцогиня сурово попрекнула одного гостя за то, что он держался пренебрежительно с другим. Нет, подумал он, отступая, чтобы почтительно сесть в кресло, ее раздражило что-то другое.
Он посмотрел на маркиза, который, как всегда, вел наблюдения и улыбался, а его голова поднималась и опускалась в кивочках. По привычке. Что такого, прикидывал он, мог сказать маркиз? Ведь кто-кто, а герцогиня умела отвергнуть любой непрошеный совет или дать недвусмысленный отпор оппортунистически расточаемому на нее обаянию. Нет, продолжал он думать, тут что-то совсем другое.
– Маркиз, – сказала герцогиня голосом, процеживаемым сквозь власть над собой, – направляется в Вальядолид. У него есть известия о здоровье нашего нового императора и о событиях при дворе.
Маркиз улыбнулся так, будто где-то, невидимое и неслышимое для всех прочих, ему аплодировало благородное собрание.
В молниеносном озарении Онгора понял, что маркиз что-то узнал про герцогиню и, пригрозив ей, возможно, не более чем пешкой информации, все-таки вверг ее в это беспокойное состояние. Он посмотрел на нее с любопытством.
– Пусть фортуна улыбнется сеньору маркизу, подобно солнцу, – сказал он протокольно. – Все, кто посещает Академию ее светлости, будут рады услышать больше о новых деяниях двора.
Маркиз почти оскалился на эту банальность, а затем очень быстро – если учесть массивность его чувственной туши – придвинулся ближе и к Онгоре, и к герцогине. Почти испуганный таким странным соседством Онгора продолжал абстрагировать причину настроения герцогини.
– Ходят слухи о новых назначениях, – сказал он почти бесшабашно. – Какие-нибудь инновации оказались для вас благими?
– При дворе ничего не происходит (переводя взгляд с одного на другую) без моего одобрения. – Маркиз на секунду закрыл глаза, смакуя минуту мегаломании.
Онгора заметил про себя, что отвращение герцогини к этому заявлению было почти явным. Он суммировал кратко и образцово: маркиз позволяет себе смаковать свою власть и влияние, не утратив ни на йоту ума и воли. Поэтому, как словно бы указывают его нежданные отступления от изысканных манер, маркиз глубоко ранил чувствительность их хозяйки. Однако, продолжал Онгора в уме, ничего порочащего герцогиню обнаружить он не мог. Следовательно, думал он, а его голова, будто марионетка, льстиво дергалась на каждое слово маркиза, герцогиня прячет какую-то тайную мысль, тайное чувство, ему пока еще не открывшиеся. Значит, маркиз вырвал, выманил обманом или вспугнул ее тайну, а она полагала, что маркиз все-таки не мог настолько поддаться своей любви к власти, и потому теперь новое доказательство его высокомерия разбило ее самообладание.
– К вашей чести и чести всего двора, – сказал Онгора, и едва произнес этот комплимент, тут же понял, что из-за его неискренности комплимент прозвучал фальшиво.
Но, подумал он, в чем заключается эта информация? И как тут замешан маркиз? И что извлек для себя маркиз из обескураженности герцогини?
Онгора, чей хитрый ум в своих построениях достиг этой точки, так и не нашел ответа на последний вопрос. А найди он его, то, наверное, изменил бы планы собственных интриг. Но время поджимало, и маркиз, нацелившийся смести со своего пути все чужие игры, теперь решил подцепить на крючок поэта, имевшегося в наличии. Острые жала во рту его покорят, в этом маркиз не сомневался, а все поэты – рабы воображения. Насадить же на крючок его мечту будет проще простого.
– Я как раз упомянул нашей очаровательной хозяйке, – сказал он так громко, будто его слушатели примостились на потолочных балках, – про новый придворный пост. При императоре. В числе приближенных к его особе. Помещение в королевских покоях. Ежемесячное жалованье из казны. Обязанности пока еще точно не установлены. – Он зевнул, будто речь шла о музыкантах докучного оркестра. – Завтракать ежедневно с императором, – продолжал он, кивнув герцогине и Онгоре, будто сообщал новость, неотразимо привлекательную для всех, кто моложе шести лет. – Великая честь.
Затем маркиз повернул голову и обозрел двор и сады. Он с удовлетворением заметил блеск пота на коже Онгоры, будто его честолюбивые помыслы разом устремились через поры на волю. Маркиз сфабриковал безмятежную улыбку по адресу вида за окном и испустил глубокий вздох.
Онгора в оглушении, обреченный на ожидание, невольно посмотрел на герцогиню. Заметив, но проигнорировав его взгляд, она сказала Дениа:
– Эта превосходная должность, вне сомнения, плод вашей хитрости, маркиз.
Он неторопливо повернул голову с выражением мягкого удивления и сказал:
– Хитрости?
Герцогиня засмеялась и сказала:
– Всем известно, маркиз, что вы, хотя и выработали для себя манеру человека, далекого от искусств, на самом деле один из наиболее пылких их покровителей.
– В таком случае подошло бы слово «стушовываться», – сказал Дениа весомо и опять отвернулся к окну.
– И каково же предназначение этого поста? – поспешно спросил Онгора.
– Я разве про это не упомянул? – сказал Дениа так, будто его впервые подвела память.
– Я… имел в виду, каково его название? – сказал Онгора.
Дениа улыбнулся Онгоре. Эта гнетущая усмешка так долго держалась на его лице, что во рту Онгоры появился вкус морской воды, вкус мучительной тревоги.
