мнение о них, ни его удачу.
Однажды Педро повстречал Старого Рыцаря, когда тот сидел на кобыле спиной вперед, с большим нагрудником, привязанным низом вверх к его торсу, и прижимал к глазу большой окуляр подзорной трубы.
– Что ты высматриваешь? – спросил Педро.
– Выслеживаю зло, – ответил Старый Рыцарь.
– Так оно же прямо перед тобой, – сказал Педро с ехидцей.
– Где? – спросил старый Рыцарь и снова приложил трубу к глазу не тем концом.
– Это же твой нос, – сказал Педро и перегнулся пополам от хохота.
Его веселость возрастала по мере того, как ему вспоминались беды и побои, обрушивавшиеся на него в обществе Старого Рыцаря. Оставаясь прилипшим к не тому концу подзорной трубы, Старый Рыцарь посмотрел на него сверху вниз с выражением, пожалуй, самым добрым из всех, какие Педро у него замечал.
– Ты подшутил надо мной, – сказал он мягко, – но моя привязанность к тебе остается прежней.
Это только подбавило Педро язвительности.
– Почему, – громогласно вопросил он, – ты упорно привязываешь свой лучший доспех к своему телу низом вверх? Или ты понятия не имеешь, где у тебя перед, где зад? Где верх, где низ? Скажи-ка, откуда на тебя льет дождь? С неба над тобой или с земли?
Старый Рыцарь ответил без колебаний:
– Даже курица знает, где верх, – иначе она помешала бы снесенному яйцу скатываться на дно гнезда.
– Новость, которая, уж конечно, сделает мою жизнь куда интереснее, – сказал Педро.
– Ты, совершенно очевидно, не обучался искусству ведения войны, – сказал Старый Рыцарь, – ибо хорошо известно, что нежданность выигрывает битвы. Ведь сражающийся человек суеверен, и случись что-то непривычное, он ударяется в бегство, стараясь спастись. Ну так вообрази, что почувствуют мои враги, когда я ринусь на них с львиным рыком, а они увидят себя отраженными вверх ногами в моих латах!
Педро почувствовал какую-то ошибку в этом ходе рассуждений. После паузы он сказал:
– Чистая нелепица, Старый Рыцарь! Ведь как зеркало ни поверни, отражение все равно будет головой вверх.
– Вот именно, – сказал Старый Рыцарь, – в каком еще подтверждении нуждается острота моего доказательства?
– По-моему, – сказал Педро, – доказывать остроту бывает больнее мясу, чем вертелу. Ну так объясни, что это доказывает, хотя мне страшновато спрашивать.
– Нет, ты вообрази их изумление, когда они поймут, – сказал Старый Рыцарь, – что я этого не знаю!
– Ну вот, ты своего добился, – сказал Педро. – Повредил мне мозги и, наверное, непоправимо, потому что, как сказал желток скорлупе: «Стоит тебе меня выпустить, и назад я уже не вернусь».
Сатира
Герцогиня с обычным своим прилежанием принялась за задачу создания сатиры. Искра изобретательности, выбитая в обсуждении с Онгорой, подтолкнула ее полнее обдумать характер Дульсинеи и прийти к выводу, что настало время проштудировать памфлет, который она конфисковала у Кары.
Памфлет состоял из эпизода, в котором Дон Кихот и его верный оруженосец повздорили с погонщиками мулов, которые, разъяренные высказываниями помешанного рыцаря в их адрес, основательно отдубасили его и оруженосца тяжелыми дубинками.
Герцогиня читала эпизод, все больше мрачнея. Она согласилась с мнением Онгоры, что эта поделка извращает классические формы, и вдобавок с тревогой поняла, как такие популярные книжонки опошляют литературу. Если ее сатира может иметь успех, в ней следует подчеркнуть, что всякому, кому понравился ее памфлет, было бы лучше заняться прилежным изучением классиков. Дочитав памфлет, она обнаружила, что не нашла в нем ничего забавного. Почему она ни разу не засмеялась и не улыбнулась? Некоторые темы, подумала она, слишком уж грубы, чтобы забавлять. Она перечла памфлет и осталась при том же мнении – ничто в нем не могло вызвать у нее смех. Так почему же эти памфлеты забавляют всех других и в каких целях? Она послала за камеристкой.
Войдя, Кара сразу увидела памфлет, и ее руки судорожно сплелись под фартучком. Простит ли ее герцогиня или выбранит? И то, и другое ее одинаково пугало.
– Кара, – сказала герцогиня парализованной девушке, – я прочла памфлет, который как будто доставлял тебе такое удовольствие. – Герцогиня взглянула на памфлет у себя под рукой. Был ли он невинным? Она не могла объяснить. Или же не хотела сказать? Но почему? – Будь так добра, – потребовала она властно, – объяснить, почему его считают смешным?
Камеристка посмотрела на нее в истинном ужасе. Ей почудилось, что ее госпожа бредит. Ну, как можно объяснить, почему то или иное смешно?
– Ваша светлость, – неуместно сказала она и умолкла. Ее госпожа молча ждала.
– Рисунки смешные, – сказала она. Ее госпожа ничего не сказала, и в ее лице ничего не изменилось. – Ну, то есть Старый Рыцарь выглядит смешным. Потому что он печальный и такой серьезный и одет в доспехи с бору по сосенке, ваша светлость.
Читая, герцогиня на иллюстрации не смотрела. Что можно было узнать из них? И пока ее камеристка была совсем не убедительна.
– Возможно, забавен контекст, – сказала она больше себе самой, чем камеристке.
– Да, – сказала Кара, – смешно, потому что он одет так странно, а говорит так красиво, и он все принимает всерьез.
Герцогиня ощутила на своих щеках странную теплоту.
– Как-то раз, – продолжала Кара, – шел дождь, и он не смог поднять забрало, потому что оно прикипело от ржавчины. – Она не удержалась и фыркнула. – Оруженосцу пришлось палкой ее оббивать.
Герцогиня окончательно залилась краской.
Камеристка замолчала, внезапно заметив дурноту своей госпожи и не найдя ей причины.
– Ваша светлость, – сказала она тихим голоском, – я слышала, как некоторые эпизоды читались вслух. В таверне. – Признаться в этом было нелегко, ведь как приближенной горничной герцогини ей следовало подыскивать безупречные развлечения. Так я же еще совсем молодая, подумала про себя Кара. Но ведь и герцогиня тоже, подумала она затем и заново подивилась болезненному румянцу на щеках своей госпожи.
– Я доверяю тебе, Кара, в том, как ты проводишь свой досуг, – сказала герцогиня отчужденно. Ее охватило ощущение, что она интимно обнажилась, что прозвучала какая-то истина, а она ее не поняла.
– Да, ваша светлость, – сказала Кара, почтительно приседая.
– Оббивал палкой, – сказала герцогиня самой себе.
– Ваша светлость? – испуганно сказала горничная.
Что со мной произошло? – думала герцогиня. В словах, сказанных девушкой, ни единое не могло ранить, и тем не менее ее чувствительность была обожжена. Ее камеристка просто описала характер Дон Кихота: печальный и все воспринимает слишком серьезно. То есть, подумала она, это же должно относиться непосредственно ко мне, раз сказанные вслух эти слова так меня смутили.
– Может быть, стоит устроить такое чтение эпизода здесь, – рассеянно сказала она Каре, которая, заметив в своей госпоже безмолвие сосредоточенности, уже повернулась, чтобы уйти.
– Да, ваша светлость, – сказала Кара и выскользнула из комнаты.
Со времени моей утраты я потеряла весь свой юмор, думала герцогиня.
