вот лопнет кожа — и эти бомбы разнесут его в клочья.
Час разрешения наступил в свой срок, как он всегда неизбежно наступает. Десятого декабря около трех часов ночи у Соланж начались схватки. Они с Леоном поехали на такси в больницу, оставив детей на попечении церберши-Жозианы. Роды обещали быть по обыкновению легкими, невзирая на двойню. Телосложение Соланж располагало к многочисленному потомству: ее и шесть детей или даже восемь не испугали бы. Плодовитость она считала даром Божьим. На Леона было жалко смотреть. Рядом с этой огромной женщиной он чувствовал себя прескверно. Запахи лекарств, нескончаемые коридоры, безжалостный свет неоновых ламп пугали его. У входа в родильное отделение гинеколог, медсестра и акушерка с красными от усталости глазами при виде их в один голос воскликнули:
— С детьми нельзя!
— Я отец, — пролепетал Леон, бледнея.
— Вы что, издеваетесь?
— Это правда, — подтвердила Соланж, — он меня обрюхатил… Слишком долго объяснять. Займитесь, пожалуйста, мной поскорее, мне очень больно.
Одна из сестер бросила Леону белый халат, слишком большой для него, и вся бригада засуетилась вокруг роженицы.
В это же время профессор Даниэль Дубельву, мучаясь бессонницей, в который раз изучал медицинскую карту «Свечи». Он был в бешенстве: этот больной опровергал законы медицинской науки и перечеркивал все его знания. Каждый рецидив болезни Леона Дубельву переживал как личное поражение. В халате, босиком, он расхаживал по комнате и перебирал все детали истории болезни, рассуждая вслух:
— Итак, что мы имеем? В день свадьбы рост Леона — метр шестьдесят шесть. Через девять месяцев рождается его первый ребенок. Вскоре после этого он теряет тридцать девять сантиметров; это происходит постепенно в течение трех недель. Затем его рост стабилизируется. Еще через год рождается второй ребенок, девочка. Леон теряет те же тридцать девять сантиметров, но на этот раз в считанные дни. Снова стабилизация. Три с половиной года проходят без каких-либо серьезных изменений. Единственная примечательная деталь: его член сохранил изначальные размеры и при его нынешнем росте выглядит огромным, хотя на самом деле не выходит за пределы антропометрической нормы, разве что немного толще и шире среднего. Сегодня рост Леона — восемьдесят восемь сантиметров. Как же связаны между собой все эти события? Здравый смысл подсказывает, что здесь есть некая логика, но какая?
Профессор нервно потирал руки, теребил мочку уха, что было у него признаком сильного волнения.
— Метр шестьдесят шесть. Первый ребенок — потеря тридцати девяти сантиметров. Остается метр двадцать семь. Второй ребенок — потеря еще тридцати девяти сантиметров. Остается восемьдесят восемь сантиметров, пенис стабильный, с тех пор никаких изменений. После рождения каждого ребенка он теряет чуть меньше четверти своего роста, стало быть… стало быть…
И вдруг, точно молния, разрывающая мрак, в мозгу профессора Дубельву вспыхнула догадка:
— Черт побери! А если это и есть связь? Не может быть! Надо вернуться к моим расчетам. Но сначала я должен их предупредить, и немедленно!
Новость представлялась ему настолько важной, что, несмотря на поздний час, он набрал мобильный номер Леона — аккурат в тот момент, когда роды Соланж приближались к критической фазе: первый близнец должен был появиться с минуты на минуту. Разозлившись на несвоевременный звонок среди ночи — его мобильный был всегда включен на случай, если он срочно понадобится кому-нибудь из больных, — Леон отошел в сторонку и прошипел:
— Да, кто это?
— Леон, это Даниэль Дубельву. Извините, что беспокою в такой час, но я должен сообщить вам нечто крайне важное. Нам надо поговорить, немедленно. Где вы? Я сейчас же приеду, возьму такси, разбудите Соланж, это касается вас обоих.
— Я сейчас с ней, в родильном отделении, она как раз…
— Нет, не может быть! Прекратите, остановите, умоляю!
— Это невозможно. Схватки начались три часа назад. У Соланж уже отошли воды, она в родильном отделении, дети вот-вот появятся.
— Не дайте ей родить. Залейте цементом, заткните бумагой, тряпьем, делайте что хотите, только законопатьте вашу жену. Этот ребенок должен остаться в ней, слышите, ОН НЕ ДОЛЖЕН ПОЯВИТЬСЯ НА СВЕТ!
— Профессор, вы спятили!
Леон говорил шепотом, чтобы не мешать врачам, суетившимся вокруг его супруги.
— Бросьте все, жену, детей, работу…
— Да что случилось, в конце концов, объясните толком!
— Случилось то, Леон, — в голосе профессора зазвучали истерические нотки, — случилось то, что я наконец понял! Слышите, Леон, Я ВСЕ ПОНЯЛ!
— Что вы поняли, профессор? Пожалуйста, короче, я не могу долго говорить.
— Я установил связь между приступами вашей болезни.
— Сейчас не время, профессор. Запишите меня на прием, я приду, и вы мне все объясните.
— Нет, сейчас или никогда. Леон, прошу, выслушайте, это очень, очень срочно.
— Ну быстрее, я всем мешаю. Мне уже машут, я должен прекратить разговор или выйти.
— Так выйдите и выслушайте меня.
Леон выскользнул за дверь, жестом предупредив Соланж, которая пыхтела и стонала на столе, что он сейчас вернется.
— Леон, мой милый, мой маленький Леон, я нашел причину ваших бед.
— Давно пора, я бы даже сказал, поздновато…
— Боюсь, что да, но это все до того сложно… Вы еще можете спасти то, что осталось…
— Я весь внимание.
— ЭТО ВАШИ ДЕТИ…
Дубельву так кричал, что Леону пришлось отставить трубку подальше от уха.
— Мои дети — что?
— Вы не должны больше иметь детей, никогда! Вы слышите меня?
У Леона подкосились ноги, и он едва не упал.
— Что вы несете?
— Леон, слушайте меня очень внимательно: с рождением каждого ребенка вы теряли тридцать девять сантиметров. Почему именно тридцать девять? Этого я не могу объяснить, я просто констатирую. Вы понимаете?
— Я не понимаю, какая связь…
— Связь очевидна, она все время была на виду. Эти крошки рождаются в ущерб вам. Чем больше их появляется на свет, тем меньше становится вас. Вы не уменьшаетесь, а скорее сокращаетесь, на манер складного зонтика или шеи черепахи. Каждый раз, когда у вас рождается ребенок, вы как бы втягиваетесь внутрь себя, но выйти обратно, к сожалению, уже не сможете. Вы воплощаете в ускоренном темпе смену поколений: старшие уходят, уступая место тем, кто моложе. Цикл, который обычно занимает тридцать — сорок лет, у вас сократился до нескольких недель.
— Вы уверены?
Леон был близок к обмороку. Он задыхался, ловя ртом воздух, точно вытащенная из воды рыба.
— Но почему именно я?
— Не знаю. Может быть, вы предвосхищаете отцовство будущего. Может быть, когда-нибудь все папаши будут исчезать, оплодотворив мамаш, такое бывает в природе, знаете, самка богомола убивает отца своего потомства.
— Ваша теория абсурдна. Простите, я должен идти, дети вот-вот родятся.
— Леон, — голос Дубельву стал умоляющим, — не ставьте на себе крест, я вас очень прошу. Бегите из этой больницы, уезжайте как можно дальше, я дам вам денег, вы ведь мой любимый пациент. И потом, я могу теперь сказать вам честно, я неравнодушен к вашей жене, давно, с первой встречи. Я сам все ей
