– Правда, – ответил я.
– И я могу называть вас уже не гражданин, а товарищ начальник?
– Можешь.
– Спасибо, товарищ начальник. Значит, я свободен?
– Свободен.
А слезы по-прежнему сыпались из его огромных черных глаз и падали на постановление, лежавшее перед ним.
– Ты же размочишь мне официальный документ, – пошутил я. – Придется перепечатывать заново.
Кирюха улыбнулся:
– Простите, товарищ начальник. Это я с радости.
– Подпиши постановление.
Чеботаревский размашисто вывел свою длинную фамилию и, подавая мне лист бумаги, сказал не без гордости:
– Подпись у меня только на червонцах ставить. – Он уже оправился от свалившегося на него нежданно счастья.
– Хорошая подпись. Четкая, ясная, крупная. – одобрил я.
Затем я вручил Чеботаревскому паспорт и другие документы, изъятые у него при аресте, и позвал конвоира.
– Дело на товарища Чеботаревского прекращено, и из-под стражи он освобождается. Проводите его к коменданту. Тот в курсе дела.
Я подал руку Кириллу и пожелал счастливо встретить Новый год.
Он долго тискал мою руку своими двумя, а потом, вдруг вспомнив что-то, спросил:
– Можно, товарищ начальник, еще раз поглядеть на бумагу?
Я улыбнулся и подал постановление.
Конвоир покрутил головой и тоже улыбнулся. Глаза его как бы говорили:
«Не верит. Хочет еще раз убедиться».
Я тоже так подумал. Но и конвоир, и я ошиблись. Чеботаревский быстро пробежал глазами текст, нашел, видно, нужное ему место и вернул мне постановление.
– Вы, значит, товарищ начальник, и есть Безродный?
«Этого только не хватало», – подумал я и ответил отрицательно.
– А можно узнать, как ваша фамилия?
Я назвал.
– Ага. – закивал Чеботаревский. – Значит, Трапезников, Селиваненко и Брагин. Ну что ж… Вас троих я по гроб жизни не забуду. За правду. А если будут у меня дети и внуки, то и они не забудут.
Сказал он это не театрально, не торжественно, а очень даже просто, почти застенчиво, опустив глаза.
Когда Чеботаревский ушел, я позвонил Дим-Димычу и рассказал обо всем.
– Значит, он принял тебя за Безродного?
– Ну да… На постановлении же была его подпись.
– Сейчас я к тебе поднимусь, – сказал Дим-Димыч и положил трубку.
«Знал бы бедняга Кирюха, – подумал я, – что о нем говорил Безродный, так тоже не забыл бы его по гроб жизни».
Дим-Димыч влетел в кабинет:
– Знаешь что? У меня мысль. Позвони Безродному в скажи так: многоуважаемый Геннадий Васильевич, мой начальник Курников придерживается вашего мнения, а я считаю своей ошибкой, что усомнился в виновности Чеботаревского… Нет, к черту! Не пойдет! Скажи лучше так: Чеботаревский только что признался, что переброшен румынской разведкой с бактериями летучего сана, который он готовился распространять с будущего года. Так лучше. Геннадий взовьется к потолку, как змий.
– Нет, друже, не провоцируй меня. Я не мастер на розыгрыши и покупки.
Да и зачем портить человеку кровь?
– Был бы еще человек стоящий, – разочарованно протянул Дим-Димыч и махнул рукой.
– Я скажу по-своему.
– Как по своему? – заинтересовался Дим-Димыч.
Я снял трубку телефона, попросил соединить меня с Безродным и коротко сказал, что Чеботаревский освобожден.
– Головотяпство! – крикнул Геннадий. – Кого выпустили? Чистейшей воды шпион…
– Насчет головотяпства, – ответил я, – можете пожаловаться начальнику управления, который утвердил
