— Да.
— Отлично.
Говорил Раджими с сильным восточным акцентом, голос у него был вкрадчивый, спокойный, певучий.
Окно выходило к арыку. В него глядели плакучие ивы. Журчание воды напоминало нежную южную мелодию. Раджими раскрыл настежь обе створки, и в комнату полилась приятная прохлада.
— Так будет лучше, — сказал он. — Меня интересует, где работает Алим.
Никита Родионович назвал гидроэлектростанцию.
— Давайте условимся именовать ее далее «Джебульсардж», — попросил Раджими. — А каково настроение у Алима?
— То есть, как понять?
— Ну, в том смысле, готов ли он оказать нам содействие?
— В этом я не сомневаюсь.
— Это главное, — закивал головой Раджими и улыбнулся. — Меня именно это интересует. Надо поручить Алиму, чтобы он собрал полные сведения о своих земляках, работающих совместно с ним. Кто они, откуда родом, участвовали ли в войне, находились ли в плену...
Никита Родионович пояснил, что более месяца не виделся с Алимом, но думает, что он примет поручение и постарается его выполнить. Алим работает на предприятии со дня возвращения в Узбекистан, знает всех рабочих и служащих.
Раджими тонко улыбался, слушая Ожогина, и черные проницательные глаза его как бы говорили: «Это не так важно, что вы думаете. Думайте себе на здоровье сколько угодно. Я заставлю Алима делать то, что надо».
Вслух он сказал:
— Да, конечно, я уверен, что он все сделает.
Никита Родионович поинтересовался, как скоро надо повидать Алима и передать ему поручение.
— Об этом я переговорю с ним сам, — ответил Раджими. — Вы напишите ему пару слов, чтобы он понял, с кем имеет дело.
— Сейчас?
— Да, сейчас.
Раджими выдвинул ящик стола, вынул из него несколько листков чистой бумаги, положил перед Ожогиным и подал ему автоматическую ручку.
Не раздумывая, Никита Родионович написал:
«Дорогой друг! Податель сего мой близкий товарищ. Он обратится к тебе с просьбой. Сделай для него все возможное и зависящее от тебя так, как бы ты сделал это для меня. Н. Р.»
Раджими пробежал глазами записку.
— Он поймет, что значат эти две буквы?
— Безусловно, — заверил Никита Родионович.
Раджими удивился, узнав, что Грязнов находится в Москве. Он считал, что Грязнов здесь и может быть использован в работе.
— Он здесь и не собирался быть, — пояснил Никита Родионович. — Грязнов родом с Урала.
— Хотя правильно, я упустил это из виду, — заметил Раджими. — Ну что ж, обойдемся и без него. А о том, что должно касаться лично вас, мы поговорим в следующую встречу. Приходите прямо сюда. Найдете?
— Думаю, что найду.
— Над дверями у меня вывеска. Поблизости парикмахерских нет. Только проходите через двор. В мастерской у меня могут быть клиенты, а дверь в эту комнату на это время я оставляю открытой.
Раджими назвал число, время и просил не опаздывать.
...Вечерело. Узенькая улица была одинока. Никита Родионович шел не торопясь, вглядываясь в слепые стены домов, стараясь запомнить ориентиры, чтобы найти дом Раджими в следующий раз. Вывеска, разваленный дувал, три тополя, водопроводная колонка, рынок — все это надо было запечатлеть в памяти.
Солнце, затянутое густой дымкой, потускнело. Оно походило на желто-красную луну и на него можно было смотреть, не щурясь.
Увидев издали машину, Никита Родионович прибавил шагу.
«А что, если попытаться самому заговорить о Абдукаримом? — мелькнула мысль. — Неужели он вечно молчит?»
С этим решением он сел в машину рядом с шофером.
— Говорят, что когда солнце при заходе в облаках, то погода переменится, — обратился он к Абдукариму.
Вопрос повис в воздухе. Шофер молчал. Никита Родионович ругнулся про себя. Немного спустя он спросил Абдукарима:
— Как называется улица, по которой мы едем?
— Забыл, — угрюмо отозвался Абдукарим, и сказано это было таким тоном, что прозвучало как «Отвяжись!».
Поверить, что шофер такси забыл название улицы, Никита Родионович никак не мог. Попытка заговорить попыткой и осталась.
Недалеко от дома Абдукарим его высадил.
Телефон Шарафова не ответил. Не ответил раз, другой, третий. Уже померк багряный закат, наползал сумрак, и Никита Родионович поспешил в свое учреждение на заседание партийного бюро.
5
Никита Родионович страшно беспокоился. Приближался день новой встречи с Раджими, а Шарафов отсутствовал. Кроме того, и Саткынбай не показывался.
У Никиты Родионовича возникала мысль проведать Саткынбая на его квартире, но он не решался. Подобный шаг опрометчив, он может насторожить Саткынбая. Да и притом, чем он сможет оправдать свой визит? Беспокойством? Мотив явно неубедительный.
Наконец, за несколько часов до встречи с Раджими, во второй половине дня, на очередной звонок в телефонной трубке послышался знакомый голос майора. У Никиты Родионовича вырвался вздох облегчения. Он решительно отказался от обеда, который приготовила Антонина, и поспешил в город.
Шарафов подъехал сам к заранее условленному месту на «газике», усадил Никиту Родионовича рядом и предложил поехать за город.
— Оказывается, Раджими был известен майору.
— Это старый, квалифицированный проводник контрабандистов, набивший себе руку на «черной тропе», — сказал Шарафов. — Он такой же Раджими, как я Энвер-паша. Из его кличек можно сделать целый словарь мусульманских имен и фамилий.
Раджими являлся выходцем из Ирана, долго жил в Самарканде. До революции отец его имел мануфактурный магазин и был одновременно имамом шиитов. Раджими неоднократно переходил границу, сопровождая контрабандистов, вновь появлялся в Туркестане, дважды судился и отбывал наказание.
— Но мы не предполагали, что он примется за старое ремесло, — заметил Шарафов. — Пора бы ему одуматься, да и годы у него не те. Между прочим, Раджими — то самое лицо, ради которого Саткынбай покидал вас на десять минут, когда вы были его гостем.
Майор помолчал немного, вглядываясь в расстилающуюся перед ним дорогу, и добавил:
— Правильно сказано в русской поговорке: «Сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит».
Машина жадно глотала километры. Мелькали высокие дувалы, закрывающие чистые узбекские дворики,
