— Гм... — буркнула Клара и умолкла. Но через минуту тихо, вкрадчиво спросила: — А я вам нравлюсь?
— Сегодня вы очень интересны, — неудачно ответил Никита Родионович.
— А не сегодня?
— А обычно вы еще интересней, — отшутился Ожогин.
— Спасибо за комплимент. Я бы его не получила, если бы сама не напросилась. Значит, вы не влюблялись, а если так, то вы лишены главного, без чего мужчине нельзя и на свете жить. Вы лишены чувственности. Вы неполноценный мужчина...
— По части последнего не спорю, но я не сказал вам еще, что не могу любить. Я смогу полюбить женщину и даже наверное полюблю, но в этой любви чувственность не будет занимать доминирующее место.
— «В этой любви»... — передразнила его Клара. — Это будет не любовь, а игра в любовь. Сильнейшая и единственная радость любви — чувственность. Мужчина должен стремиться обладать предметом своей любви, уничтожать все преграды на пути к нему, и лишь тогда он сможет выполнить законы природы.
— Пожалуй, да, — согласился Никита Родионович, не желая углублять спор.
— Ну, вот и правильно. Этот разговор не роняет меня в ваших глазах?
— Нисколько.
— Вы хорошо усвоили смысл стихотворения, которое переводили для меня?
— Да, примерно усвоил...
— Помните такое место?
выразительно продекламировала Клара.
— Помню, — соврал Никита Родионович.
— Разве плохо?
— Почему же плохо? Хорошо. Но мы... кажется, пришли...
— И вы бесконечно рады этому?
— Это неправда, — тихо запротестовал Никита Родионович и шагнул к двери.
— Минуточку, трусишка! — Клара остановила Ожогина. — На вашу дружбу хотя бы я могу рассчитывать?
— К вашим услугам...
— Конечно, дружба не любовь, она не ослепляет, и вам она не страшна, — сказала Клара. — Теперь идите, — и сама решительно позвонила.
В эту ночь Ожогин долго не мог заснуть. Мучил вопрос: какую выработать линию поведения с Кларой Зорг?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо разгадать, чем руководствуется Клара в отношениях к нему, чего она добивается. Но разгадать это не так просто. Зорг — не Трясучкина. В ней разобраться сложнее. Положение у них разное.
Клара недвусмысленно дает понять, что он ей нравится и что она не прочь в его лице иметь не только друга. Но в этом ли состоит ее цель? А не средство ли это к достижению другой цели? Но какой именно?
Допустим на минуту, что Клара догадывается, кто они на самом деле, и стремится в чем-либо помочь им. Глупость! Такое предположение исключается. Не может она также ни знать, ни догадываться о подлинной миссии его и Андрея. Никаких данных для этого нет.
Может быть, Клара действует по заданию Юргенса, хочет увлечь, приблизить к себе Ожогина и выведать у него что-нибудь? Неумно! Примитивно! Жена разведчика, коренная немка к этой роли не подходит.
Ну, а все же? Если так в самом деле? Тогда Юргенс им не верит. Пока не чувствуется. Люди Изволина докладывают, что за друзьями слежки со стороны немцев нет. И этот вариант отпадает.
Что же остается? Одно — Клара ищет мужчину. Слов нет, она хороша. Такие не могут не нравиться. И сказать, что она неприятна Ожогину, было бы неправдой. Но тут много «но». Пойти на флирт с ней можно лишь при одном условии: если она будет полезна для их дела. Над этим стоит подумать, и серьезно подумать. Но не сейчас. Пока что надо воспользоваться ее же советом и быть понаблюдательнее.
Никита Родионович пытался уснуть, но сон не шел. Клара Зорг не выходила из головы. «Ищите женщину во всем, что чисто, ясно...» Ожогин перевертывался с боку на бок, взбивал подушку, но ничто не помогало...
18
Известие от Варвары Карповны Ожогин получил в полдень. Это была короткая записка на небольшом листочке — почерк нервный, буквы пляшущие:
«Буду у него сегодня ночью в Рыбацком переулке, номер шесть. Если хотите знать подробности, заходите, буду дома одна до вечера. Жду».
Никита Родионович перечитал несколько раз записку, раздумывая, как поступить.
— Скажи Варваре Карповне, — обратился он, наконец, к ожидавшему ответа Игорьку, — что сейчас приду. Беги!
Наблюдавший за Ожогиным Андрей улыбнулся.
Никита Родионович молча подал ему записку. Грязнов пробежал ее глазами и удивленно посмотрел на Ожогина.
— Не понимаю...
— Потом поймешь. Одевайся, иди к Игнату Нестеровичу, дай ему прочитать записку. Ему-то будет все ясно. Теперь он начнет действовать.
Всякое поручение радовало Андрея, поэтому, не ожидая повторения, он принялся одеваться.
Расстались на улице. Никита Родионович направился в центр, к Трясучкиной, Андрей — на окраину, к Тризне.
Варвара Карповна, укутанная в большую серую шаль, ходила по комнате. Когда вошел Ожогин, она испуганно посмотрела на него и молча протянула руку.
— Что со мной делается, сама не пойму.
— Нервы шалят, — сказал Никита Родионович, — надо держать себя в руках.
Варвара Карповна подняла на Ожогина свои большие глаза.
— Страшно... — почти простонала она.
У Никиты Родионовича зародилось опасение: уж не передумала ли? Он вспомнил, как Грязнов однажды сказал, что, по его мнению, в самый последний момент Трясучкина откажется от всего, не захочет ставить под удар Родэ, с которым связала свою судьбу, и, чего доброго, еще выдаст Ожогина. Андрей считал, что связь с Варварой Карповной — опасная и ненужная затея. Андрей поддерживал точку зрения Игната Нестеровича, что, во избежание провала в будущем, вместе с Родэ надо уничтожить и Трясучкину. Думая об этом, Ожогин решил вернуться к первому разговору с Трясучкиной и напомнил ее же слова, сказанные в день именин: или она умрет, или должен умереть Родэ...
— Я это помню и хорошо понимаю, что другого выхода для меня нет. Уж скорее бы, что ли...
— От вас все зависит, — заметил Никита Родионович. — Что это за дом в Рыбацком переулке?
