Радию вы возьмете с собой, и она постоянно будет при вас. А сейчас запишите условия связи со мной.
Друзья вооружились карандашами и блокнотами. Долингер начал диктовать. Получалось так, как и говорил Юргенс: дважды в сутки, утром и ночью, им следовало самостоятельно выходить в эфир, связываться со станцией Долингера, передавать ему радиограммы произвольною содержания и принимать их от него. Долингер предоставил друзьям право самим решить, кто из них будет работать утром, кто ночью, но рекомендовал чередоваться.
— Важно приобрести опыт, — подчеркнул он, — и дневной, и ночной работы. Далее мы перейдем на дневные сеансы, когда особенно много помех и трудно найти ту станцию, которая нужна. Прошу сейчас за ключ, — и Долингер вооружился хронометром.
Результатами работы на ключе Долингер остался доволен, чего и не скрыл от своих новых знакомых. Ожогин и особенно Грязнов передавали нормальное количество знаков в минуту, а передача Андрея отличалась особой четкостью.
— У вас, молодой человек, выработался уже своеобразный почерк, присущий радисту, — сказал Андрею Долингер, — чего еще нет у вашего старшего друга. Он пока работает неровно и нехарактерно, но, это не беда. О первом сеансе я вас предупрежу. Все будет зависеть от того, как скоро вы переедете на квартиру, но независимо от этого ежедневно тренируйтесь на ключе, а если обстановка в гостинице позволяет — раскладывайте рацию и слушайте меня. Привыкайте ко мне. Приучите себя как можно быстрее находить мои позывные среди остальных и настраивать приемник. Это имеет огромное значение. Сейчас, пока вы живете в гостинице, лучше всего слушать меня ночью. Утром неудобно, может кто-нибудь зайти... А теперь я вас на несколько минут оставлю одних...
Долингер удалился, и через несколько секунд послышался характерный негромкий стук мотора.
— Боялся пропустить очередной сеанс, — оказал негромко Грязнов.
Ожогин шикнул на него и приложил палец к губам.
— Давай-ка потренируемся лучше, — предложил он и взялся за ключ.
Грязнов последовал его примеру.
Минут через десять работа мотора прекратилась и вернулся Долингер. Увидя друзей за тренировкой, он покивал головой в знак одобрения, подошел к шкафу и раскрыл обе его половинки. Все полки шкафа были заполнены всевозможными радиодеталями, лампами, мелким инструментом, кусками фибры, фанеры, мотками проволоки, изоляционной ленты.
— Вторая наша задача заключается вот в чем, — объявил Долингер. — Вы будете приходить ко мне сюда один раз в неделю, по понедельникам. Все, что здесь есть, — он показал на содержимое шкафа, — в вашем распоряжении. Я вам дам несколько схем радиостанции, и вы самостоятельно смонтируете приемники и передатчики. Это очень важно в практической работе на чужой территории.
— Но не так легко везде найти радиодетали, — заметил Грязнов.
— Во время войны — да, а в мирное время это не составит никакого труда. Осложнение может вызвать только отсутствие ламп, но в конце учебы вы убедитесь, что и они не явятся для вас проблемой...
— Вы хотите из нас профессоров сделать, — шутя сказал Ожогин.
— Профессоров не профессоров, а специалистов, которые не станут втупик при отсутствии радиостанции, — обязательно сделаю. Итак, — проговорил Долингер после небольшой паузы, — ожидаю вас в понедельник, ровно в десять вечера, а теперь берите чемодан, я проведу вас...
...— Ты понимаешь, что все это означает? — спросил Никита Родионович друга, когда они уже шли по затемненной, совершенно безлюдной улице к себе в гостиницу.
— Понимаю, Никита Родионович, понимаю, — взволнованно ответил Андрей и взял крепко Ожогина под руку. — Давайте я понесу чемодан.
— Нет уж, брат, эту штучку я тебе не доверю, — отшутился он. — В ней теперь заключается все. Ее беречь надо, как зеницу, ока.
— Да, но я, кажется, в глазах Долингера удостоен лучшей оценки, а поэтому и вправе претендовать...
— Ладно, Андрейка, — перебил его Никита Родионович, — полпути несу я, полпути ты. Согласен?
Грязнов только сильнее сжал руку Ожогина повыше локтя.
Несколько минут друзья прошли в молчании. Пересекая площадь около хлебного магазина, они заметили робкие тени, сливавшиеся с коричневой стеной. Эта горожане с вечера занимали очередь за хлебом. Почти все было безлюдно, только около публичного дома, который горожанки иронически называли «семейным домом», вертелись подозрительные личности, предлагавшие свои услуги.
Управляющий еще не покинул гостиницы и окликнул друзей, когда они по темному коридору пробирались в свой номер.
— Окно у вас не замаскировано, — предупредил он. — Закройте, а уж потом свет включайте. Меня и так уже три раза штрафовали. К каждой щелке придираются.
Друзья надеялись, что этим встреча и окончится, но от Моллера не так-то легко было отделаться. Он последовал за ними в номер, самолично задрапировал окно, зажег свет и, увидев в руках Андрея аккуратный чемоданчик, выразил удивление:
— Обновочка! Какой прехорошенький! Где вы ею купили? — и сделал движение, выдавшее его желание немедленно осмотреть чемодан.
Но Грязнов не растерялся:
— Ну вот, слава богу. Вы точно женщина, господин Моллер! Какая же это обновочка, когда мы с этим самым чемоданчиком к вам и приехали, — и Андрей, открыв платяной шкаф, поставил туда рацию и захлопнул дверку.
— Возможно... возможно... — проговорил управляющий, потирая лоб. — Вы заметили, сколько самолетов прошло к фронту? Просто ужас. Я считал, считал... Почти до сотни дошел, уже стемнело, а они все идут и идут... Вы скажите, по звуку можно определить, сколько летит самолетов?
Ожогин ответил, что никогда не занимался столь сложной арифметикой.
Так резко ни он, ни Грязнов еще не отвечали Моллеру на его вопросы. Оба они одновременно подумали, что неизбежна реакция. Но Моллер или не понял, что ему хотели сказать, или умышленно проглотил горькую пилюлю. Он мгновенно переключился совершенно на другую тему.
— Вы знаете новость? В определенное время суток можно слушать передачи «свободной Германии». И что только она не передает.
— Что же она передает? — спокойно спросил Грязнов.
— Вы только послушайте...
— Мы не имеем такой возможности, потому что у вас в гостинице нет радиоприемников. А где вы слушаете? — опросил Никита Родионович, расшнуровывая ботинок.
Андрей внимательно наблюдал за Моллером и ожидал ответа на этот прямой вопрос.
— Вы меня за сумасшедшего принимаете, — возмутился управляющий. — Слушать передачи «свободной Германии»! Да за это без пересадки в концлагери. Между «свободной Германией» и концлагерями самая прямая линия, то есть самое кратчайшее расстояние.
Никита Родионович, как понял Андрей, нарочито рассмеялся.
— Вы что смеетесь? — не без удивления спросил Моллер.
— Потому, что вы рекомендуете нам делать то, что сами не собираетесь делать, и что грозит неприятностями...
Управляющий поднял кверху обе руки.
— Мой бог! За кого вы меня принимаете... — сделав вид оскорбленного человека, сказал он.
— А как же вас понимать иначе? Вы же прямо рекомендуете послушать.
— Я? Мой бог...
— Но сами-то вы слушаете? — включился в разговор-Андрей.
— Да вы что? — не без страха проговорил Моллер. — У меня жена, шесть душ детей, я на протяжении...
— Тогда откуда вам известно содержание передач?
Моллер смутился. Пальцы его нервно и быстро ощупывали скатерть на столе, и ответил он на вопрос не сразу, а после продолжительной паузы.
Об этом, конечно, можно бы и не говорить, но он окажет. Его хороший знакомый, вернее — его близкий
